И тут кишки его не выдержали и взбунтовались. Он сидел на унитазе, обливаясь потом, как фрик-параноик из любимого комикса Бриджит, и представлял, как верещит Толстяк Пул: «Да он мудак! Если его сюда примут, я уйду. Навсегда. В „Турф“». Не надо было просить Дэвида Мелроуза выставлять его кандидатуру. Но Дэвид, один из ближайших друзей отца Николаса, десять лет назад еще не был мизантропом, пользовался всеобщим уважением и не сидел все время в Лакосте.

Дорога из Клейбон-Мьюс в Хитроу была так хорошо знакома Николасу, что он ее не замечал. Его мутило, а похмелье вступило в сонливую фазу. Он устало скрючился в уголке такси. Бриджит, которой еще не надоели поездки за границу, радовалась гламурной жизни: в июле они с Николасом съездили в Грецию, а в августе — в Тоскану.

Бриджит терпеть не могла Николаса в прикиде «англичанин за границей», особенно шляпу-панаму, которую он сегодня надвинул на самые глаза, показывая, что в разговоры вступать не намерен. И кремовый пиджак из шелка-сырца, и желтые вельветовые брюки. Ей было стыдно и за рубашку в тонкую темно-красную полоску, и за жесткий белый воротничок со скругленными углами, и за ослепительно начищенные туфли. Туфли вообще были его пунктиком. У него было пятьдесят пар, все ручной работы, специально для него, и абсолютно одинаковые — ну почти. Мелкие детали, которыми отличались туфли, он почему-то считал очень важными.

А вот Бриджит одевалась обалденно. Что может быть лучше сексапильной лиловой мини-юбки и ковбойской куртки из черной замши с бахромой на спине и вдоль рукавов? Сквозь черную футболку, прикрытую курткой, задорно выпирали соски. Ну и конечно, все обращали внимание на черно-лиловые ковбойские сапоги; да, их снимать запаришься, зато они классные.

По большей части Бриджит не видела смысла в том, что ей рассказывал Николас, поэтому он задумался, стоит ли упоминать об инжире. Если честно, то не очень-то и хотелось, чтобы она поняла, в чем там дело. Все произошло лет десять назад, вскоре после того, как Дэвид уговорил Элинор купить дом в Лакосте. Тогда они еще не были женаты, потому что мать Элинор пыталась расстроить свадьбу, а отец Дэвида грозился лишить его наследства.

Николас приподнял край панамы.

— Я тебе не рассказывал, как первый раз гостил в Лакосте? — спросил он и на всякий случай уточнил: — Там, куда мы едем.

— Нет, — уныло протянула Бриджит. Ну вот, опять нудит, будет сейчас заливать о людях, которых она знать не знает, и о том, что случилось до ее рождения. Фу, тоска.

— Элинор… Вы с ней встречались в «Аннабели»{19}, ты не помнишь, наверное.

— А, которая напилась?

— Да, — откликнулся Николас, обрадованный тем, что она хоть что-то не забыла. — Так вот, Элинор, которая тогда еще не злоупотребляла выпивкой, а была очень застенчивой и робкой, купила особняк в Лакосте. Однажды она сказала Дэвиду, мол, какая жалость, что переспелый инжир осыпается, гниет на земле и вообще пропадает зря. На следующий день, когда мы втроем сидели на террасе, Элинор снова об этом упомянула. Лицо Дэвида похолодело, он выпятил нижнюю губу — то ли обиженно, то ли жестоко, в общем, плохой знак — и сказал нам: «Ну-ка пойдемте со мной». Мы и пошли, как провинившиеся школьники в кабинет директора. Он широким шагом направился к дереву, мы с Элинор поплелись следом. На каменной дорожке под деревом валялись плоды — полусгнившие, раздавленные, некоторые упали недавно и истекали соком, над ними вились осы, как над ранами, впивались в липкую красно-белую плоть. Дерево было огромным, и инжира на земле было очень много. И тут Дэвид сделал такое… Вообще невероятно. Он велел Элинор стать на четвереньки и съесть все плоды с земли.

— Прямо при тебе? — округлив глаза, спросила Бриджит.

— Вот именно. Элинор сначала растерялась, будто ее предали, но не возмутилась, а просто стала исполнять это малоаппетитное приказание. Дэвид не позволил ей пропустить ни одной инжирины. Один раз она умоляюще поглядела на него и сказала: «Дэвид, я уже наелась», а он наступил ей на спину и заявил: «Доедай, чтобы ничего не пропадало зря».

— Прикольно, — протянула Бриджит.

История явно произвела на нее впечатление. Отлично, подумал Николас, в самую точку попал.

— А ты что делал? — спросила она.

— Стоял и смотрел, — признался Николас. — Когда Дэвид в таком настроении, ему лучше не перечить. Вскоре Элинор замутило, и я предложил собрать оставшийся инжир в корзинку. «Не вмешивайся, — сказал Дэвид. — Элинор жалеет, что фрукты пропадают зря, а вокруг люди голодают. Правда, любимая? Вот поэтому она их все сама и съест. — Он улыбнулся мне и добавил: — И вообще, она капризуля, когда дело касается еды».

— Ничего себе! — воскликнула Бриджит. — И ты продолжаешь ездить к нему в гости?

Такси остановилось у терминала, и Николас не стал отвечать. К ним сразу же подбежал носильщик в коричневом мундире, забрал чемоданы. На миг Николас оцепенел под внезапным ливнем одновременных излияний благодарности таксиста и услужливого носильщика, причем оба обращались к нему «шеф». Он всегда давал щедрые чаевые тем, кто называл его шефом. Он это знал, и они это знали, так что вели себя как цивилизованные люди.

Рассказ об инжире странным образом помог Бриджит сконцентрировать внимание. Даже когда они сели в самолет, она помнила, что хотела спросить у Николаса.

— А что в этом типе такого особенного? У него фетиш такой, что ли? Ну, ритуальное унижение?

— Мне как-то говорили, хотя я сам не видел, что он заставил Элинор брать уроки у проститутки.

— Ничего себе! — восхищенно сказала Бриджит и крутанулась на сиденье. — Прикольно.

Голубоглазая веснушчатая стюардесса принесла два бокала шампанского, извинилась за задержку и заискивающе улыбнулась Николасу. Ему больше нравились хорошенькие стюардессы в «Эр Франс», а не нелепые рыжие стюарды и степенные нянюшки английских авиалиний. Внезапно его окатила волна усталости, вызванная стерильным воздухом кабины; глазные яблоки и барабанные перепонки чуть сдавило; вокруг простиралась пустыня серо-бежевого пластика, а во рту было сухо и кисло от шампанского.

Радостное возбуждение Бриджит несколько подбодрило Николаса, однако же он до сих пор не объяснил, что привлекало его в Дэвиде. Да он и не горел желанием в этом разбираться. Дэвид был попросту частью того мира, с которым Николас считался. Возможно, Дэвид не вызывал к себе теплых чувств, но производил достойное впечатление. Женившись на Элинор, он избавился от бедности, которая была для него огромной помехой в светском обществе. Еще недавно вечеринки у Мелроузов славились на весь Лондон.

Николас приподнял подбородок с подушки шеи. Ему хотелось подстегнуть гениальное желание Бриджит погрузиться в атмосферу порока и извращений. Неожиданный интерес Бриджит к рассказу об инжире открывал интересные возможности, хотя Николас не совсем понимал, какие именно, но само их существование обещало многое.