Он заметил удивленное лицо привратника в окне будки. Однако спустя несколько секунд тот преспокойно вернулся на свой «боевой пост». Белые обезьяны? Да плевать ему на них!

Впрочем, кажется, и всем остальным было плевать: ламы, ослы, страусы, тетерева, удавы — все животные, мимо которых проходил Сильвен, смотрели на него скучающе и слегка надменно.

Поочередно освещая клетки, видя сонные морды и недовольно моргающие глаза, профессор чувствовал себя все более глупо: в сущности, он тоже как будто играет в разведчика…

«Ну ладно, можно разок и поиграть, — подумал он не без горечи, — в сущности, я достойный сын своей матери…»

Но между этой городской охотой и исследовательскими подвигами Жервезы в молодости прошла, кажется, целая вечность… Ведь именно она обнаружила этих белых обезьян тридцать пять лет назад после нескольких месяцев поиска в джунглях одной центральноафриканской республики. Юная авантюристка-биологиня смогла проникнуть в такие дебри, куда прежде вообще не ступала нога человека.

«А я всего лишь сел в лужу, — иронично подумал Сильвен, которому пришлось опуститься на колени — оказалось, что именно в лужу, — чтобы осветить клетку панголина. — Каждому — свои подвиги…»

Луч фонарика скользнул по клетке и разбудил ящера, уснувшего возле кормушки. Здесь белых обезьян тоже не было.

«Ну что ж, пойдем дальше», — сказал себе Сильвен, втайне надеясь, что мать за это время успела обойти большую часть зоопарка. Сколько километров пришлось ей пройти сквозь джунгли, прежде чем она нашла своих драгоценных белых обезьян? Она провела там пять или шесть месяцев, изучая каждый камень, каждую расселину…

«В такую же ночь я их и нашла…» — вспомнил он слова матери. Сколько раз он слышал этот рассказ!.. Тогда группа Жервезы уже больше месяца стояла лагерем в джунглях. Даже мужчины уже с трудом могли выносить эту обстановку. Половина членов экспедиции вообще покинули лагерь, назвав Жервезу «фантазеркой».

Им не хватало веры — они не могли принять всерьез текст Бюффона, где говорилось о белых обезьянах. В конце концов они решили, что имеют дело со своеобразным научным апокрифом, на самом деле написанным Бернарденом де Сен-Пьером или Добантоном, — некой стилизацией под отрывок из «Естественной истории». Словом, с выдумкой. Разве кто-нибудь когда-нибудь видел подобных животных в африканских джунглях? Подобно солдатам Писарро, искавшим волшебную страну Эльдорадо, Жервеза Массон позволила увлечь себя какой-то химере!

«Но не такие ли мечты помогают нам жить? — думал Сильвен, обводя фонариком вольер с попугаями. — Ну разве не чудо — эти яркие перья, сверкающие даже в темноте? Эти изумительные цвета, эта богатая палитра оттенков — зеленого, красного, желтого, синего?.. Настоящие краски жизни! Мы должны научиться лучше понимать животных; они ведь нас постоянно удивляют. Вот как в ту ночь, когда белые обезьяны впервые предстали перед Жервезой — при ярком свете восходящей луны, такой же, как сейчас…»

Около двух часов ночи юная исследовательница джунглей вдруг резко пробудилась. Однако вокруг было абсолютно тихо. Все ее коллеги спали в своих палатках под покровом душной тропической ночи.

Жервеза спала не в палатке, а под открытым небом, возле угасающего костра, дым которого отпугивал насекомых. Должно быть, она незаметно для себя задремала, а коллеги не решились ее будить — все они знали о взрывоопасном характере этой драконихи из джунглей. Особенно с тех пор как часть группы покинула экспедицию. Поэтому оставшиеся, самые несгибаемые из спутников Жервезы, всего лишь прикрыли свою руководительницу пледом и оставили в покое.

Когда Жервеза приподнялась на локте, она увидела на краю палаточного лагеря чей-то силуэт. Отблески слабого огня костра падали на лицо этого существа, поскольку оно пристально смотрело на огонь — причем с явным неодобрением.

Поняв, что видит перед собой чужака — существо не было похоже ни на кого из членов экспедиции, — Жервеза вздрогнула. Но тут к первому существу присоединилось другое — и сердце ее лихорадочно забилось от радости. Второе существо погладило первое по голове. То не шелохнулось, взгляд его оставался по-прежнему суровым.

«Ну наконец-то!» — воскликнула про себя Жервеза, с трудом веря тому, что видит. Ей даже не пришлось будить коллег — белые обезьяны спокойно, без всякого сопротивления, позволили посадить себя в клетки.

— Если бы они и сейчас вдруг появились так же запросто, — пробормотал Сильвен, который начал уже всерьез уставать от этой охоты. Впрочем, он сомневался, что на этот раз обезьяны так же легко дали бы себя поймать. Зная о том, что эти существа могут внезапно впасть в гнев, он подозревал, что было бы как раз наоборот. Без сомнения, Жервеза смягчила свой рассказ, опустив подробности пленения обезьян — наверняка в ее действиях было мало миролюбия… Но дело того стоило — с этого первого яркого триумфа и началась по-настоящему ее научная карьера.

Увидев пару столь необычных животных — чьих сородичей не удалось до сих пор обнаружить ни одному охотнику! — ученые сначала вообразили, что это обман зрения, галлюцинация, но быстро пришли в себя. Белым обезьянам предстояло стать самым значительным послевоенным открытием в области зоологии (не считая некоторых новых видов насекомых и планктона). Уникальная, доселе неизвестная порода обезьян, скрывающаяся в джунглях Центральной Африки. Порода, о которой никто даже представления не имел!

Видом они напоминали шимпанзе, которым природа решила подарить белую шерсть, длинную, густую и шелковистую, словно у ангорских кошек. Но если в целом они не отличались от других приматов, то выражение их мордочек и глаз было каким-то особенным, странно серьезным — это неизменно очаровывало всех посетителей зоопарка, отчего и сам зоопарк, и музей все последние тридцать пять лет пользовались большим успехом.

Будучи не только успешной исследовательницей, но и хваткой деловой женщиной, Жервеза решительно отстояла исключительное право музея на свой мини-заповедник: никакой другой зоопарк не получит ни одной из «ее» обезьян, пока не родится третье поколение детенышей. Также посетителям было запрещено фотографировать их или снимать на видеокамеру. Любен получил полное право в случае нарушения этого запрета изымать пленки, как бы ни возмущались нарушители.

— Это не музейные экспонаты! Тот, кто захочет на них посмотреть, пусть приходит и смотрит! Хоть каждый день!

Жервеза Массон не собиралась допустить, чтобы ее драгоценным обезьянам, благодаря которым она стала хранительницей парижского Музея естественной истории (и занимала эту должность вот уже тридцать два года), был причинен хоть малейший вред.

— Ты все еще здесь?

Сильвен вздрогнул, ослепленный внезапно вспыхнувшим светом.

Его мать, запыхавшаяся, стояла перед ним, направив на него карманный фонарик.

— Я все обошел, мам. Их нигде нет…

Жервеза одарила его подозрительным взглядом, потом опустила руку с фонариком и тяжело вздохнула:

— Вот и я тоже ничего не нашла…