Потом я вспомнила о том дне, когда была счастлива, и разложила на кровати розовое шелковое платье, которое хранила бережно завернутым в бумагу. Я легла рядом с ним и стала вдыхать едва уловимый запах счастья. Но в ту ночь волшебство не сработало. Вместо этого на меня навалилась глухая тоска, черный предвестник того, что случится потом.

Я заснула, не прекращая плакать, с мыслью о том, что с тех пор, как моя тетя вышла замуж, мне встретился только один человек, который говорил, что я особенная.

На следующий день я пошла искать нашего соседа.

Он терпеливо выслушал историю о несчастной судьбе котят, но почти ничего не сказал о поведении моего отца. Вместо этого он опустился на колени, так чтобы наши глаза были на одном уровне, положил руку мне на грудь и рассказал о маленьких феях, которые живут рядом с прудом. Феи присматривают за всеми маленькими существами — за утятами и лягушатами, и, конечно, они не позволили котятам страдать. Он сказал, что феи на своих хрупких крылышках отнесли их в кошачий рай, где текут молочные ручьи, всегда светит солнце, а кошки дружат с мышками.

Его слова и те картины, что он рисовал, успокоили меня, но я все равно не могла простить отца, а сосед никогда не говорил, что я должна это сделать.

Я была предана ему всей душой, а он теперь знал, как меня контролировать. Он постепенно накапливал власть, незаметно подчинял меня, подавлял мою волю до тех пор, пока желание доставить ему удовольствие не стало самым важным в моей жизни.

Он знал это, как знал и то, что я никогда никому не скажу об этом, и, убежденный в моей покорности, изменил свое отношение ко мне. Но я пока ни о чем не догадывалась.

Когда ребята в школе рассказывали о том, чем они занимались на выходных, как катались на велосипедах, в какие игры играли или какие книги начали читать, я знала, что не могу поделиться с ними тем, чем мне больше всего нравилось заниматься. Я также не могла написать об этом в сочинении, когда учителя просили нас рассказать, как мы проводим свободное время.

Если мне не надо было приглядывать за младшим братом или помогать маме по хозяйству, я ускользала из дому и по проселочной дороге бежала в поля, где таились скрытые ото всех сокровища.

По дороге я осторожно осматривала живую изгородь, надеясь обнаружить гнездо с маленькими пятнистыми яичками или даже с пушистыми птенцами. И когда мне улыбалась удача, я сидела тихо-тихо, чтобы не спугнуть маму-птицу. Я никогда не трогала малышей, потому что знала: в этом случае гнездо будет заброшено и птенцы умрут от голода.

В школе мальчишки хвастались, сколько яиц им удалось собрать. Мне всегда хотелось сказать им, что так нельзя делать, ведь они убивают птенцов, но я молчала. Я боялась, что надо мной будут смеяться или, что еще хуже, начнут дергать за волосы и обзывать вонючкой.

В жаркие дни, когда ничто не нарушало сонный покой, царивший на ферме, я собирала землянику, в изобилии росшую у изгороди, а потом лежала на спине, ела сочные спелые ягоды и наблюдала за порхающими над цветами бабочками и пчелами, жужжащими в поисках пыльцы. Однажды я засмотрелась на муравейник и совсем забыла о времени. Меня восхищала суетливая деятельность тысяч муравьев, живущих одной колонией; неужели такие крохотные существа сумели построить такой огромный, по сравнению с их собственной величиной, дом?

Но больше всего я любила гулять у пруда. Через несколько дней после нашего переезда сосед объяснил мне, как сделать сачок из куска ткани и палочки. Он показал, где лягушки откладывают икру, как можно зачерпывать ее при помощи сачка, и дал ведерко, чтобы складывать улов. Если в ведерко налить воды, то через некоторое время икринки превратятся в головастиков, а спустя несколько недель — и в лягушат, сказал он.

— Можешь держать ведро в моем сарае, — предложил сосед, тем самым укрепляя наш союз и увеличивая пропасть между мной и моими родителями. — Подождем, пока головастики подрастут, а потом отпустим их обратно в пруд.

Я положила в ведро немного водорослей из пруда, пару маленьких камешков и следующие три недели наблюдала, как крошечные черные точки увеличиваются, приобретая узнаваемую форму.

Маленьким, похожим на червячков существам потребовались почти все пасхальные каникулы, чтобы превратиться в настоящих головастиков с извивающимися хвостиками. Я боялась, что в ведерке им будет тесно, поэтому отыскала емкость побольше, куда накидала еще водорослей и камешков.

Решив, что головастики уже достаточно большие, чтобы не бояться хищных рыб, мы отнесли их обратно в пруд. Раннее лето радовало теплыми деньками, и я подолгу сидела у воды, наблюдая, как черные вертлявые личинки становятся коричнево-зелеными лягушатами; лягушата прыгали, плавали, смешно дрыгая перепончатыми лапами, выбирались на камни и подставляли спинку солнцу или прятались в высокой прибрежной траве. Интересно, были ли среди них те, кому мы помогли вырасти?

После того как отец утопил котят, я долгое время не могла заставить себя прийти к пруду — слишком хорошо представляла, как они лежат в своей водяной могиле. Но сосед рассказал мне о кошачьем рае и убедил, что котята не хотели бы, чтобы я так долго грустила о них, — и мне стало гораздо лучше.

Было еще одно, о чем я никогда не рассказывала учителям: о том, как я ходила на пруд вместе с мужчиной из соседнего дома.

Когда наконец-то наступили летние каникулы и впереди меня ждали шесть недель свободы, я могла думать только о том, чтобы как можно больше времени провести с Дорой и ее мужем.

Словно прочитав мои мысли, отец быстро прояснил: уроки-то, может, и закончились, но домашние заботы никуда не делись.

— Ты должна помогать своей матери, — строго сказал он, когда увидел в первый день каникул, как я, воодушевленная мыслью о долгожданной свободе, устремилась к входной двери. — Тебе за братом присматривать нужно, не маленькая уже.

Я пожаловалась на это соседу, а он улыбнулся, взъерошил мне волосы и сказал, что мы просто будем брать моего брата и его малышей гулять на пруд.

— Устроим пикник. Это позволит моей жене и твоей маме хоть чуть-чуть отдохнуть от детей.

Коляски и его плеч хватило для троих малышей, а на меня возложили почетную обязанность нести сумку с напитками, кусками пирога и печеньем.

Иногда во время таких пикников он клал голову мне на плечо и говорил, что устал.

— Ты, наверное, тоже устала, Марианна. Ведь тебе приходится столько всего делать по дому. Тебе надо отдохнуть. Клади голову мне на колени.

И я с радостью слушалась его. В те дни, когда все только начиналось, я прислушивалась к жужжанию насекомых, чириканью птиц, тихому плеску воды, шелесту листьев и травы; все эти звуки сливались в убаюкивающую летнюю мелодию, а его руки нежно гладили меня, заставляя улыбаться от удовольствия. Он ерошил мои волосы, легко прикасался к каждому позвонку, едва заметно массировал шею и ласково гладил мои щеки.