Изо всех сил стараясь отмахнуться от дурных предчувствий, я послушно пошла за ним к одному из полуразва лившихся строений на углу улицы. Судя по всему, когда-то это был магазин.

Мы стояли посреди большой пустой комнаты, и он рассказывал мне, что его бабушка жила в одном из этих домов и в детстве он приходил к ней в гости и играл на улице, как раз там, где мы оставили машину.

— Посмотри вокруг… — Он начал вспоминать, каким когда-то был этот магазин. На полках стояли банки с конфетами, пачки чая, разные консервы, а еще здесь можно было купить свежие яйца и домашнюю утварь. За прилавком, от которого сейчас мало что осталось, с утра и до позднего вечера стоял продавец, заворачивал покупки в бумагу, складывал их в пакеты, поштучно продавал сигареты тем, у кого не хватало денег на целую пачку, и отпускал продукты в долг женщинам, которым нужно было чем-то кормить семью в ожидании недельной зарплаты мужа. Я прислушивалась к его словам и пыталась представить, как выглядел этот магазин.

— Видишь вон тот гвоздь? — Он показал на стену рядом с тем местом, где, по его словам, когда-то стояла касса. — На нем висела книга, куда продавец записывал все продукты, за которые ему обещали заплатить в конце недели. Тогда многим людям приходилось жить в долг.

Подобно художнику, который при помощи кисти создает на холсте целый мир, он рисовал сценки из жизни довоенной улицы. Я видела, как мальчишки в потертых курточках, сверкая разодранными коленками, играют в классики и крикет, катают по мостовой красивые стеклянные шарики, обмениваются карточками от сигарет. Очарованная его рассказом, я представляла, как эти же мальчишки зарабатывают мелочь, таская покупки для кого-то, кто был старше и богаче их, а потом, сжимая в руке блестящие монетки, шли в магазин и долго выбирали, что же им купить: яблочных ирисок, пачку розовой жвачки или большой круглый леденец, который меняет цвет, если его долго сосать…

— Я очень любил такие леденцы, — усмехнулся сосед, и я попыталась представить его мальчиком, но не смогла.

Он рассказывал мне о том, как началась война и безусые подростки, еще слишком юные, чтобы участвовать в выборах, уходили на фронт, воевать за страну и короля. Как женщины прощались с мужьями и сыновьями, чтобы потом с надеждой ждать хороших новостей. Он говорил, что улица замирала в предчувствии беды, когда мальчишка-почтальон приносил кому-нибудь телеграмму, потому что обычно она содержала весть о смерти кого-то, кто ушел на войну. Он рассказывал о ночных бомбардировках, о том, как снаряды падали на Ист-Энд и Уэссекс, как в небесах развернулась грандиозная Битва за Британию.

Сосед описал, какой праздник устроили на улице, когда закончилась война, и с каким нетерпением все ждали возвращения своих мужчин.

— Да, — вздохнул он, — когда-то эта улица была одной большой семьей, а теперь ее снесут, чтобы освободить место для новых офисных зданий.

Он замолчал, посмотрел на часы, и я поняла, что время историй подошло к концу.

— А теперь можешь здесь все хорошенько осмотреть, походить по комнатам, постоять за прилавком. Мне надо выйти, встретится со своим приятелем, а потом я вернусь за тобой.

Он ушел раньше, чем я смогла хоть что-то ответить. Стоило ему выйти из магазина, как случились сразу две вещи, от которых у меня волосы зашевелились на затылке.

Я увидела, как дверь, расположенная за прилавком (до сих пор я ее не замечала), стала медленно открываться, пропуская тусклый лунный свет, а с ним и пляшущие на полу тени; я услышала странное шуршание, будто кто-то ползет…

Тень, очертившаяся на полу, стала четче, затем начала двигаться, и я поняла, что передо мной живое существо, которое по размеру даже меньше меня.

Луна освещала его со спины, так что сперва я не могла разобрать, кто же это на самом деле. И только когда существо продвинулось к прилавку, я рассмотрела голову и плечи мужчины, который был ниже меня ростом, потому что у него не было ног.

Его тело, одетое в старую армейскую куртку, покоилось на толстом коврике, а в каждой руке он держал по кирпичу. С помощью кирпичей он мог подтягиваться и перемещаться с места на место; его коврик скользил по полу с тем самым звуком, который поначалу меня так напугал.

Длинные седые волосы сальными прядями падали на плечи, а рта почти не было видно за густыми грязными усами и неухоженной бородой.

«Беги!» — закричал внутренний голос, но ноги словно приросли к полу, и я стояла, почти не дыша от ужаса, и широко раскрытыми глазами смотрела на порождение страшной сказки. Это было существо, по какой-то странной случайности покинувшее страницы книги и оказавшееся в реальном мире; его бледно-серые, в красных прожилках глаза были полны гнева и страха, часто моргая, он вглядывался в мир, к которому не принадлежал…

Это чудовище! Мама пугала меня такими, когда я плохо себя вела! Я не видела ничего трагического в его увечьях, потому что была слишком маленькой, чтобы понять и пожалеть его. Вместо этого страх и отвращение превратили мои ноги в дрожащее желе; по всему телу забегали мурашки. «Беги!!!» — не унимался внутренний голос, но меня парализовал всепоглощающий ужас.

Калека открыл рот, и я увидела блестящий красный язык в обрамлении неровных обломков редких зубов, а потом услышала гортанное рычание, непохожее ни на что, что мне доводилось слышать раньше.

Наконец я не выдержала и закричала.

А он… он посмотрел мне в глаза и вцепился в кирпичи с такой силой, что я заметила, как под его потертой курткой напряглись мышцы. На мгновение я подумала, что он собирается подобраться поближе, но вместо этого мужчина быстро развернулся и уполз в ту комнату, откуда появился, оставляя за собой кисловатый запах затхлости и немытого тела.

В этот момент ко мне вернулась способность двигаться, и, все еще спотыкаясь от страха, я с рыданиями кинулась к двери.

На пустынной улице меня тут же подхватили сильные руки, и я услышала такой знакомый голос.

— Тише, моя маленькая леди, — сказал сосед, нежно поглаживая меня по волосам.

— Там чудовище! — рыдала я.

— Теперь ты в безопасности, — успокаивал он меня. — С тобой ничего не случится, когда я рядом.

Я обняла его за шею, прижалась к груди — он спас меня.

Мы сели в машину и поехали к рыбному магазину. По дороге домой я сжимала в руках пакеты с едой, безуспешно пытаясь согреть пальцы, которые в эту теплую летнюю ночь были холодными, как ледышки.

Я не спрашивала, почему он оставил меня одну в этом доме. Такой вопрос мне даже в голову не приходил до тех пор, пока я не узнала печальную историю безногого мужчины.

Ему исполнилось восемнадцать, когда до конца войны оставался еще целый год. Получив повестку, он отправился выполнить свой долг перед страной. Через два месяца юноша вернулся домой на носилках — он наступил на противопехотную мину; в полевом госпитале, где врачи в залитых кровью халатах работали почти на ощупь и без необходимых лекарств, ему ампутировали обе ноги. Через некоторое время, не в силах терпеть жалость и отвращение на лицах окружающих, он предпочел спрятаться в полуразрушенных зданиях. Никто не знал, что случилось с его семьей, и после того, как все дома на заброшенной улице снесли, его больше не видели.