— А ты знаешь, что Макса убили? Что машина тут ни при чем…

Эсбээшник не шелохнулся, не моргнул и даже в лице не изменился, так и сидел с каменной физиономией, грыз порядком измочаленный уже фильтр и на собеседника не смотрел, глядел куда-то вбок. И тут Илья всей шкурой, каждым нервом ощутил, понял, что Артемьев знает, что это для него не новость, вернее, новость, что брат убитого оказался в курсе. И теперь — по логике — должен задать пару-тройку наводящих вопросов, старательно «держа» при этом лицо, чтобы себя не выдать.

— И кто же его убил, по-твоему?

Голос эсбээшника прозвучал чуть глуховато и, как могло сначала показаться, равнодушно, однако не равнодушие это было, а хорошо скрытое напряжение. Рожа у Артемьева при этом не дрогнула, он спокойно смотрел на Илью, при этом прикусив огрызок сигареты так, что скрипнули зубы.

— Почем я знаю, — отозвался Илья. Заглянул в коробку, поправил примятые страницы ежедневника, закрыл, посмотрел за окно, в потолок, потом сказал как мог спокойно, копируя напряженно-равнодушный тон Артемьева:

— Откуда ж мне знать. Может, ты и убил, раз тебе руководство разобраться приказало. Ты и разобрался как мог. Я, пожалуй, отсюда в полицию пойду, заявление напишу, как положено, а ты жди, когда тебя повесткой вызовут…

И, не дав Артемьеву и рта открыть, добавил, уже едва сдерживая злость:

— Доказательства есть, не сомневайся. Хорошие доказательства, убойные. Думай, как выкручиваться будешь.

Артемьев думать то ли поленился, то ли не захотел и почему-то шепотом, отчетливым и внятным, послал Илью на три буквы. Потом стало очень тихо, так, что залетевшая в кабинет муха, казалось, грохотала по стеклу конечностями и оглушительно жужжала. Илья, оставив любезность эсбээшника без ответа, поднялся со стула и направился к двери. Охранники разошлись перед ним, сделав вид, что в упор не видят ни его, ни коробки, рослый даже глазки в пол опустил. Артемьев голоса не подавал, за спиной было тихо, но в отражении на стеклянной дверце шкафа Илья видел, как эсбээшник следит за гостем, смотрит тому в спину.

В это мгновение Илья пожалел, что проболтался, но тут же решил, что плевать, пусть Артемьев побесится. Он и так знает больше, чем говорит и своими соображениями относительно взорвавшейся машины Макса делиться не собирался. А теперь и вовсе озвереет, получив совсем не ту информацию, на которую рассчитывал, а многие знания, как известно, умножают печаль. Понятное дело, что эсбээшник будет рыть землю дальше, у него два дела, одно другого краше, над ним руководство банка с дубиной стоит, результат требует и деньги свои хочет вернуть, а тому и сказать-то нечего, кроме того, что Стешину тоже кто-то помог, может, и тот, кто Макса на тот свет отправил. И еще кое-что не давало Илье покоя: подпись Макса на платежках, или как там эти бумаги правильно назывались. Кто-то же это сделал, и Артемьев здесь точно не при делах. Но кто тогда? И искать бесполезно, да и незачем время терять, когда можно зайти с другой стороны.

«Семья, родители — никто ничего не знает», — пришли на память слова невольно проболтавшегося коллеги Макса. Семья, родители — вот с кого надо начинать, близкие всегда в курсе всех дел. Со Стешиным пусть Артемьев разбирается, хотя за два месяца особо ничего и не накопал, судя по всему, а вот с Ольгой надо поговорить, пока этот олень со своими подручными до нее не добрался. Благо и повод для встречи имеется — коробка-то с вещами Макса вот она, в руках.

Ольга уже почти пришла в себя, от нее еще неприятно пахло лекарствами, но говорила она без надрыва и так спокойно и отстраненно, что становилось не по себе. Макса мертвым она не видела, и психика женщины точно закрылась от мира этакими подушками безопасности, подбросив версию, что в закрытом гробу лежал не ее муж, а кто-то другой. Или там вообще никого не было, а Макс уехал в командировку и скоро вернется, а не звонит потому, что телефон дома забыл, или там, где он сейчас оказался, проблемы с сотовой связью, и с проводной заодно. Отказать эти «подушки безопасности» могли в любой момент, но Ольга пока держалась, хоть и выглядела жутковато — бледная, некрашеная, похудевшая до того состояния, когда вид отощавшего человека вызывает мысли о тяжком недуге последнего.

Разговор получился коротким — Ольга, как и предполагалось, ничего не знала. Нет, Максу никто не угрожал, все шло своим чередом: дом, работа, дом, отпуск по графику, выезд к родителям, магазины и прочая рутина. Ничего странного, угрожающего или непонятного, все как всегда.

И как ни гнал Илья от себя эту мысль, но стоя в пробке по дороге домой, признался, что придется-таки возвращаться в банк и начинать оттуда, и «объект» будто сам собой нарисовался. Истеричка Пономарева — его последний шанс. Она неспроста оказалась на месте Макса и вела себя странно, если не сказать — подозрительно, то ли злится на весь мир, то ли боится чего-то. Надо бы с ней поближе познакомиться, пообщаться, а сначала со стороны посмотреть, чтобы знать, с кем придется иметь дело. Новый план сложился сам собой, способ разобраться во всех этих нестыковках был только один, старый, добрый и верный: слежка. Ничего лучшего Илья придумать не смог и решил приступить незамедлительно, а именно с сегодняшнего вечера. И точно за десять минут до конца рабочего дня припарковался с торца банка на тихой прилегающей улочке, откуда просматривался вход в банк.

Сотрудники начали покидать офис ровно в восемнадцать ноль один, Пономарева показалась через пять минут. Уселась в красную двухместную «Мазду», ловко вырулила на проезжую часть, удачно разминувшись с трамваем, и покатила к перекрестку. Илья ехал следом, не особо шифруясь, следя за потоком машин и ярким пятном в нем одновременно. Пономарева вела машину аккуратно, держалась правой стороны, не лихачила и вообще вела себя паинькой. Как и серая «Ауди», что держалась немного в стороне. И пока Пономарева крутилась по центру, объезжая пробки, пока добралась до Третьего кольца и перестроилась в правый ряд, включив поворотник, не отставала, но и не приближалась. И когда «Мазда» покатила к сияющему в дождливой полутьме огнями торговому центру, Илья уже точно знал — за Пономаревой следит не только он. «Ауди» лихо прокатила мимо парковки и скрылась из виду, а девушка отправилась не на шопинг, как предполагал Илья, а достала с заднего сиденья большую спортивную сумку и удалилась в дверь под вывеской «фитнес-центр».

Илья постоял немного напротив входа, отъехал в сторонку, вышел из машины и решил, несмотря на дождь, немного прогуляться — что-то ему подсказывало: далеко идти не придется. Так и оказалось: «Ауди» угнездилась у самой дороги, напротив перехода под эстакадой, откуда отлично просматривался вход в фитнес-центр. «Кто ж такие? Артемьевские или кто-то со стороны?» Илья рассматривал «Ауди», а в машине было темно и на первый взгляд пусто. Однако через пару минут опустилось стекло на передней дверце, из окна вылетела багровая искра — догоравший окурок — и упала в лужу. Илья вернулся в машину, немного отъехал в сторону и поставил ее так, чтобы видеть и выход из фитнес-центра, и «Ауди», едва различимую в дождливом полумраке.

Ждать пришлось больше двух часов, и, держась в сотне метрах за «Ауди», «провожать» девушку до дома, новой многоэтажки, удачно вписавшейся на пятачок между старых домов. Пономарева зашла в единственный центральный подъезд и пропала, притормозившая в соседнем дворе «Ауди» лихо укатила, Илья глянул машине вслед, потом на окна многоэтажки. Будем считать, что день прожит не зря — он знает, где проживает Виктория Игоревна, и это ничего ему не дает, ровным счетом ничего. Ах, да, она еще занимается фитнесом, что отлично видно по ее фигуре. И эта фигура интересует кого-то еще.