«Гнусные предложения»… «Мужчина с дикой потенцией познакомится с семьей, имеющей домашних животных»… «Две гимназистки дадут жару эскадрону гусар»… «Молодой гермафродит отдаст руку и сердце состоятельному садомазохисту»…

Криминальные сообщения. Вот, наконец… «Бесследно исчез Михаил Лонгинов, начальник Главуправления по делам печати», «Мефодий Катков покушался на убийство профессора Леонтьева»… близко, тепло, горячо… есть!

Любовь Яковлевна приблизила «Ведомости» к самому лицу и ловила прыгающие в глазах строчки.

«Вчера на Екатерининском канале у дома Вебера при загадочных обстоятельствах был убит Василий Черказьянов, служащий ссудного товарищества „Рука дающая“. Подробности — в последующих выпусках…»

Искрошив и переведя понапрасну едва ли не десяток папирос, она пыталась собраться с мыслями, успокоиться, выбросить из головы неприятное и вовсе постороннее известие. Не она же, в конце концов, убивала этого человека, что ей думать теперь о чужой кровавой трагедии!..

Выбрав неприметное серое платье и шляпу с большими, скрывающими лицо полями, она решилась выйти освежить голову.

На другой стороне переулка стояла невесть откуда взявшаяся огромная дубовая бочка. Мужик со смоляной бородой, в белом фартуке наливал из крана квас. Любовь Яковлевна прошла мимо и спиной почувствовала на себе бешеный режущий взгляд.

— Откуда квасник?.. никогда не было… — спросила она стоявшего на посту будочника.

— Разрешение имеет, — притронувшись к околышу, отвечал служивый. — Патент по всей форме…

На Бассейной Любовь Яковлевна села в пролетку. Тут же представился Черказьянов, распростертый, оскаленный, плавающий в луже собственной крови. Справившись с приступом тошноты, она вспомнила, что не сказала, куда ехать. Поднявши голову, Любовь Яковлевна взглянула по сторонам и обомлела. Ехали по Екатерининскому! Натянув вожжи аккурат напротив дома Вебера, ванька обернулся. Любовь Яковлевна машинально кинула двугривенный и сошла.

На тротуаре перед самыми ногами мелом были очерчены контуры поверженного человеческого тела. Равнодушные прохожие ступали прямо по белым линиям, отчего в некоторых местах мел стерся. Играющие дети, к примеру, смогли бы пройти в дыру на затылке Черказьянова и выйти через колено. Впрочем, не все прохожие были равнодушными. Любовь Яковлевна различила двух в одинаковых гороховых пиджаках, с интересом приглядывавшихся к прочим. Не найдя в себе силы пройти как все, она обошла распростершийся призрак и быстро направилась в сторону Конюшенной.

Другая Стечкина шла рядом и стыдила ее.

— Возьми себя в руки, не будь мнительной! — говорила она, почему-то тоже скрывая лицо полями шляпы и торопясь подальше уйти от злополучного места. — Этак ты доведешь себя до навязчивой идеи.

— Ведь это мне хотелось лишить его жизни, — в раздумии отвечала Любовь Яковлевна, скользя взглядом по чистой воде канала. — Ячувствую, будто кто-то прочел мои мысли и взял смелость исполнить их.

Другая Стечкина на ходу пожимала плечами.

— С чего бы этот кто-то стал мстить мерзавцу за посягательства на твою честь? Кому вообще до тебя дело?.. Черказьянов был связан с большими деньгами, сие опасно само по себе. Думаю, из-за денег его и порешили. Растратил чей-нибудь капитал или еще проще — не поделился с бандитами…

Довод показался логичным и несколько успокоил Любовь Яковлевну. Перейдя Невский, она продолжила идти по набережной, обходя посаженные здесь кривые черные деревья. Несколько раз обернувшись и не заметив никаких преследователей, она сбавила шаг. Ее обогнала высокая кибитка с привязанными сзади к балчуку двумя белыми ямскими лошадьми. В кибитке сидел мальчик с нерусским лицом, сильно напомаженный, завитой, с приподнятыми, как у китайцев, углами глаз. В руках у него была пачка синих полинялых ассигнаций. Повернув голову, дитя улыбнулось ей, показав острые фарфоровые зубки.

— Денги, — отчетливо произнес ребенок. — Очин карашо!

Вышло смешно и непонятно. Любови Яковлевне захотелось немедленно понять стоявший за эпизодом смысл. Повертев головой в поиске возможного свидетеля, она увидела облокотившегося о парапет пожилого господина со сломанной бамбуковой тростью.

— Пржевальский в городе! — поймав ее удивленный взгляд, прокомментировал тот и с отвращением сплюнул в воду. — Тьфу, гадость…

Пржевальский? Она не знала и не хотела знать никакого Пржевальского…

День был свеж, в меру прохладен. Любови Яковлевне было хорошо в плотном шерстяном платье, она решилась продолжить прогулку и по Миллионной вышла на площадь Зимнего дворца.

Величественный архитектурный ансамбль настроил на патетический лад и торжественность, влил в жилы некую толику патриотизма и здоровой национальной гордости. Отсюда начиналась простиравшаяся на многие тысячи верст могущественная Российская империя, и Любовь Яковлевна сознавала себя частью Великого сообщества.

Взяв влево от столпа, она пошла под самым фасадом Зимнего. В одном месте стена была разрушена. Несколько мастеровых под присмотром жандарма заделывали пробоину свежей кирпичной кладкой. Любовь Яковлевна никогда не интересовалась политикой, но знала, что какие-то сумасшедшие пытались взорвать дворец и убить царя. Господь спас. Но почему так сплоховала охрана?..

Ближайшее из окон оказалось ярко освещенным. Не удержавшись, Стечкина заглянула внутрь и обмерла. Император, в халате, с мокрыми волосами, чистил над раковиной зубы. Увидев ее, он выплюнул воду и приветливо помахал державшей щетку рукою. Любовь Яковлевна немедленно склонила голову и присела в глубочайшем книксене. Когда она осмелилась разогнуться, свет в окне оказался затушен.

Выпавшая редкая удача чрезвычайно взбодрила Любовь Яковлевну. По площади шли и другие люди, но лишь ей посчастливилось узреть помазанника и получить монаршее приветствие! Необходимо было как можно скорее рассказать в подробностях, поделиться прочувствованным с кем-нибудь, кто смог бы понять и оценить произошедшее. Ах, как слушали бы ее сейчас в Отрадном! А здесь, в Петербурге?

Взмахом зонтика она остановила дрожки.

— На Графский!

Подпрыгивая на подушках, она выстраивала грядущий монолог, намечала необходимую экспозицию, стремительно-захватывающее нарастание и неожиданную эффектную концовку… прикидывала интонации, жесты, какие-то другие внешние эффекты, проговаривала текст про себя, стараясь не утерять существенного и заранее наслаждаясь реакцией благодарного, умного слушателя.

Доехали быстро. Раскрасневшаяся, возбужденная, с начальной фразой на языке, Любовь Яковлевна взбежала по нескольким ступеням, дернула шнур звонка, отстранила вставшего на пороге лакея.

Тургенев в домашнем халате сидел спиной к ней за ореховым бюро и, судя по всему, что-то писал. Стечкина едва поборола искушение подкрасться и закрыть ему глаза ладонями. Переведя дух, она кашлянула. Иван Сергеевич резко обернулся — сердце Любови Яковлевны трепыхнулось и ухнуло в низ грудной клетки. Тургенев был с бородою! Чужое холодное лицо, неприязнь во взгляде. Он хмурился и явно не узнавал ее.