– Ага… – Его улыбка стала шире. – Тогда возникает интересный вопрос: вы знали, что Уикхэм мертв, но тем не менее решили совершить поездку в Лондон, послали своих слуг подготовить особняк к вашему приезду и собрались ввести сестру в высшее общество, хотя вам надлежало оставаться в Йоркшире и носить глубокий траур. Признаюсь, вы меня заинтриговали.

Габби смерила его убийственным взглядом. Следовало отдать этому мерзавцу должное: он был сообразителен.

– Ничего странного. Я едва знала брата и не ощущала необходимости носить по нему траур… – Она поняла, что оправдывается, высокомерно вздернула подбородок и продолжила: – Я не собираюсь отчитываться перед вами в своих поступках!

– О, тут вы ошибаетесь. Понимаете, как бы там ни было, но теперь Уикхэм – это я. Рискну предположить, что вы – и, конечно, ваш слуга – единственные, кто знает обратное. Складывается очень щекотливая ситуация, сестренка.

Габби умолкла и на мгновение задумалась. Он все еще держал ее за обе руки. Теперь пальцы «брата» лишь слегка обхватывали ее запястья, но вырваться было нечего и думать. Они могли в любую секунду стать настоящими железными оковами. А массивное тело «Маркуса» надежно перекрывало ей путь к бегству. Она посмотрела самозванцу в глаза. Тот больше не улыбался. Его прищуренные глаза потемнели, губы плотно сжались.

Он выглядел жестоким, беспощадным и способным на все, вплоть до убийства. На долю секунды Габби ощутила себя совершенно беззащитной и ужасно испугалась. Все внутри задрожало; по коже побежали мурашки. Она чувствовала себя такой же беспомощной только раз в жизни…

Нет. Не сметь вспоминать! Не сметь! Теперь она совсем другой человек. В тот день она поклялась себе, что больше никогда в жизни не испугается мужчины.

Габби выпрямилась, не обращая внимания на руки, державшие ее запястья, на сильное тело, преграждавшее ей дорогу, на грозившую ей смертельную опасность, и решительно посмотрела ему в глаза.

– Если вы немедленно оставите этот дом и не станете больше выдавать себя за моего покойного брата, я не стану обращаться в полицию и никому не скажу о вашем обмане. Даю честное слово.

На мгновение их взгляды скрестились. Затем он насмешливо фыркнул и резко встал. Ее руки были свободны. Осознав это, Габби с горечью подумала, что ее удары повредят этому человеку не больше, чем укус комара. Самозванец нагнулся к ней и схватил за горло. Он не сжал пальцы, но позволил Габби почувствовать их силу. А потом неторопливо поднял ее подбородок.

Его пальцы были длинными и теплыми. Они охватывали ее шею как широкий тугой воротник; этот жест говорил сам за себя. Габби широко раскрыла глаза. Ее сердце безудержно заколотилось, от лица отхлынула кровь.

Вцепившись в ручки кресла, чтобы не схватить его за запястья – а Габби была уверена, что именно этого он и ждет, – она сделала глубокий вдох. Если он захочет задушить ее, она не сможет этому помешать. Ее единственная надежда – смекалка.

– Давайте договоримся раз и навсегда: вы полностью в моей власти. – Его улыбка была отвратительной.

Пальцы самозванца по-прежнему сжимали ее шею, глаза пронизывали насквозь. Молодая женщина отвечала ему бесстрашным взглядом, а сама отчаянно искала выход из положения. Любой выход.

Пола его просторного плаща коснулась ее ноги, на колено легло что-то тяжелое.

«Пистолет!» – вспыхнуло в мозгу Габби. Если она сумеет достать пистолет, он запоет совсем по-другому…

– Мужчина, который угрожает женщине, достоин презрения, – холодно сказала она, осторожно запуская руку в карман плаща.

Карман, подбитый шелком, был глубоким. Пистолет был твердым, гладким, тяжелым, но Габби обрадовалась ему, как божьему благословению.

– Тем не менее… – начал он, но тут же осекся.

Еще не вынув пистолет из кармана его плаща, Габби взвела курок. Щелчок был громким, и ошибиться в этом характерном звуке было невозможно. Выражение задумчивого удивления, появившееся на его лице, в другой ситуации рассмешило бы ее. Габби вытащила пистолет, ткнула дуло в ребра самозванца и улыбнулась.

Их взгляды встретились. Мгновение никто из них не мог вымолвить ни слова.

– Немедленно отпустите меня, – наконец решительно сказала Габби.

Лже-Уикхэм опустил взгляд и удостоверился, что угрожающий ему предмет действительно является его собственным пистолетом, а потом медленно и с явной неохотой убрал пальцы с ее горла.

– Отлично. А теперь отойдите. Медленно. И держите руки так, чтобы я могла их видеть.

Самозванец выполнил приказ, выпрямился и сделал три шага назад. Его движения были осторожными, глаза смотрели в глаза. Выпавший из прически локон все еще мешал Габби. Она освободила одну руку и заправила его за ухо.

– Должен предупредить вас, что у этого пистолета очень тонкая нарезка, – любезно произнес он. Габби мрачно улыбнулась.

– Тогда молите бога, чтобы я не нажала на спусковой крючок. Будьте любезны, еще один шаг назад… Достаточно.

Молодая женщина слегка подалась вперед, села на край кожаного кресла, уперлась ногами в ковер и, держа пистолет обеими руками, прицелилась ему в грудь. Самозванец стоял в метре от нее, стиснув зубы, подняв руки к плечам и повернув их ладонями вперед. Полы его плаща распахнулись, обнажив безукоризненно белую рубашку, черные панталоны и серебристый жилет. Его глаза мрачно блестели. Он дал провести себя женщине и был этим крайне недоволен.

Габби ничего не могла с собой поделать: довольная улыбка расползалась по ее лицу.

– Как поступают с такими мерзавцами, как вы? – вслух спросила она, наслаждаясь в корне изменившейся ситуацией. – Пристреливают на месте или при первой возможности отдают в руки полиции?

– Конечно, вы можете поступать, как вам нравится, но сначала хорошенько подумайте, – заметил самозванец. – Если вы во всеуслышание объявите, что я не ваш брат, я буду вынужден сообщить полиции, что настоящий граф Уикхэм мертв. Боюсь, это может повредить вам.

Габби нахмурилась. Угроза была более страшной, чем он подозревал.

– Сэр, если вы умрете, то ничего никому не расскажете, – язвительно напомнила она.

– Совершенно верно, но я не верю, что вы способны стать убийцей. Напоминаю, за это преступление вешают.

– Застрелить человека, который целился в другого из пистолета и грозил задушить его, это не убийство! – злобно возразила она.

Лже-Уикхэм пожал плечами.

– Вы не будете возражать, если я опущу руки? Они немного затекли…

Он сделал это, не дожидаясь разрешения, тряхнул руками, восстанавливая кровообращение, потом скрестил их на груди и насмешливо ответил:

– Конечно, это будет решать суд, но даже если вас в конце концов признают невиновной, это уже не будет иметь никакого значения. Подумайте о скандале. Едва ли вы хотите, чтобы о вашей семье пошла дурная слава.