И он тоже улыбается! Представляете? Насколько хамство заразно.

— Я представляю, в чем ваша проблема… Ваши страдания связаны не только и даже не столько с болезнью, сколько с тяжелой завистью и ненавистью к тем, кто сегодня моложе и счастливее вас. Кому еще рано каждую минуту бояться смерти и ежедневно терять ощущение жизни, надежду на самое близкое будущее. А невестку вы еще и ревнуете к мужу, превращая свою жизнь в череду пыток.

Ирина вышла из-за стола, подошла к посетительнице и положила ладонь на ее крепко сжатые руки. Та подняла к ней искаженное страданием лицо.

— Зачем вы меня оскорбляете? — прохрипела она.

— Я вам уже помогаю, — мягко ответила Ирина. — Прикройте глаза, сосредоточьтесь на том тепле, которое вы ощущаете от моей ладони, расслабьтесь, можете даже вздремнуть, вы все равно будете меня слышать…

Маргарита Михайловна вдруг качнулась на теплой волне, что-то мягкое и приятное растеклось в груди, окутало сердце, и убедительный, удивительный голос зазвучал отовсюду, проникая прямо в расслабленный мозг.

— Смерти нет, боль проходит. Есть только страх. Он тает, когда мы понимаем, что от него не нужно прятаться. Попробуйте глубоко вздохнуть, ощутить пространство вокруг себя, увидеть со стороны свое уставшее тело. Вы почувствуете свою юную прекрасную душу, которая хочет свободы. Вы не исчезнете, а просто пойдете навстречу лунному свету. Он поднимет вас, озарит печальные лица ваших близких. Вы почувствуете их жалость и любовь… Ваше прощание будет светлым, грустным и неокончательным…

Маргарита Михайловна открыла глаза и не сразу сообразила, где находится. Ирина сидела за своим столом, лицо ее было непроницаемым и отчужденным.

— Я не могу понять… — возбужденно начала Маргарита Михайловна.

— Еще не время. Не надо ничего говорить, — прервала ее Ирина. — Вы во всем разберетесь уже в ближайшее время. Вы поймете себя, а это для вас самое главное.

— Я могу еще раз прийти к вам?

— В этом нет необходимости. Один лишь совет: не стремитесь испытать на себе все лекарства и получить помощь всех врачей. Верьте своей судьбе. И просто живите. Да, я могу вам сказать. Ваш диагноз — не ошибка. А сейчас пройдите, пожалуйста, к моему секретарю. У меня закончилось время.

Когда за посетительницей закрылась дверь, Ирина соединилась с Верой.

— К тебе идет пожилая дама. Посмотри, как она себя чувствует. На всякий случай дай корвалол, пусть посидит немного. Вызови такси. И зайди ко мне.

Вера вошла через пять минут.

— Там одна дама по списку, вторая — та самая, которую привезла Васильева. Что-то страшное. В каком-то плаще, резиновых сапогах, в кулаке держит сто долларов. Хотела мне дать. Я сказала: «Потом».

— Как ее фамилия?

— Иванова.

— Свою фотографию она принесла?

— Вот. Без слез не взглянешь. Да, чуть не забыла. Там еще эта сидит, Гришина. Я думала, она не дождется, а она сидит. Расплатилась, но разговаривает так странно, что я прямо не знаю. Как будто мы ей должны.

— Понятно. Давай сначала Гришину.

Валентина вошла в кабинет быстро, решительно и произнесла с порога:

— Я хочу точно знать, что происходит с Катей.

— Садитесь, — спокойно сказала Ирина.

Когда Валентина присела на краешек стула,

как будто ей нужно было куда-то бежать, Ирина посмотрела ей в глаза. В небольшие глаза необычного, очень чистого голубого цвета, в которых метались тоска и смятение. В лице Ирины ничего не изменилось, но ей понадобилось сконцентрировать всю свою волю, чтобы подчинить себе сидящую перед ней женщину.

— Успокоились? Вот и хорошо. Я не знаю, что сейчас происходит с Катей. Не понимаю, что вам мешает это узнать. Наша совместная деятельность закончена. Это понятно?

* * *

Катя всю ночь смотрела полными слез глазами на маленькую тусклую лампочку в стеклянном плафоне над дверью в палату. Если бы ее выключили хоть на минуту, может, Кате удалось бы закрыть глаза, немного отдохнуть в темноте. Но лампочка все горела, и Катя кожей чувствовала, как напряженно дышат, мучительно и тревожно ждут чего-то двенадцать женщин. Господи, она посмотрела на них мельком, украдкой, и они показались ей такими страшными!

В палате вспыхнул яркий свет, и Катя прикрыла глаза, ставшие к утру горячими и сухими.

— Артемьева! — произнес рядом громкий, резкий голос. — Подниматься. Давление мерить, градусник ставить, лекарства пить.

Катя в панике открыла глаза. Рядом с кроватью стояла полная женщина в белом халате, похожая на Верку Сердючку.

— Зачем градусник, давление? Я здорова. И лекарства никакие пить не буду.

— Вот я сюда пришла спозаранку, чтобы с тобой посоветоваться, — от громового голоса у Кати заломило в висках. — Будешь ты делать все, если не хочешь, чтоб тебя к кровати привязали.

Сердце на мгновение остановилось. Привязать? Ее? Лучше пусть сразу убьют. Она поднялась, прижалась спиной к стене и натянула одеяло до подбородка. Медсестра точными, тренированными движениями освободила от одеяла одну ее руку, пристроила к ней тонометр, сунула градусник под другую. Затем сильными пальцами сжала Катины щеки и высыпала в рот какие-то таблетки, посмотрела на пустую тумбочку у кровати и взяла с соседней ободранную эмалированную кружку с водой. Кружка стукнулась о Катины зубы, грубая больничная рубашка стала мокрой на груди. Катя глотнула, ей показалось, что таблетки застряли в горле, но она не произнесла ни звука, побоялась даже кашлять. Ей хотелось одного: пусть эта бабища отойдет от нее подальше. Она посмотрела на другие кровати. Женщины лежали на них неподвижно, как мертвые. Оттого, что у некоторых глаза были открыты, Кате стало еще страшнее. Медсестра уже бесцеремонно трясла за плечи ее соседку. Из-под одеяла выглядывал лишь темный, коротко стриженый затылок.

— Таня, вставай, я кому говорю! Что за наказание с тобой каждое утро!

— Ой, ну я одна, что ли? Тряси еще кого-нибудь. Отстань. Ты чего ко мне присралась? Я, может, спать хочу от колес ваших поганых. — Короткая челка закрывала широкий низкий лоб и густые брови, под которыми вдруг широко открылись ясные карие, совсем девчоночьи глаза. У девушки оказалось круглое миловидное лицо с пухлыми губами и вздернутым носиком.

— Ты мне похами еще, — добродушно сказала медсестра. — Вот возьму и зеленкой тебе язык намажу. Все сейчас встанут. — Она силой посадила девушку и сдернула одеяло. — Опять все загадила. Вот так и будешь лежать, нет у нас для тебя белья. Думаешь, нанялись каждый день тебе менять?

Катя посмотрела на соседку и ахнула. Та сидела на окровавленной простыне, серая рубашка с одной стороны была заправлена в страшные, тоже окровавленные штаны.

— Что с ней?! — воскликнула Катя.

Таня молча посмотрела на нее из-под челки, а медсестра охотно ответила: