– Ох, и хитрый ты Сулейман! Не зря араб. Не могу я с вами торговаться. Вы созданы для торговли.

– А Вы? – спросил Сулейман.

– Мы, евреи, для маленького семейного дела. Мой отец мне говорил …. никогда не пытайся торговаться с мусульманами, они умные и хитрые. Так и вышло! Забирай брошь Сулейман.

Натан пересчитал деньги. Керосин равными долями договорились поставить в течение 10 дней. Натан вернулся к себе, налил воды, посмотрел в окно, как по улице гулял старший сын Сулеймана, и на его тюрбане сияла брошь. И весь квартал видел кто самый богатый торговец. Но квартал не ведал, что действительно самый богатый торговец пил воду и смотрел в окно, как по улице гулял сын Сулеймана.

12

Через два дня Лев Петрович ждал комиссию из министерства. Сама комиссия была делом нервным и ответственным, а тут сам 1–й заместитель министра генерал–майор Рванцев должен был быть. Поэтому Одинцов несколько дней был занят подготовкой отчетности к предстоящей проверке. Приезд Рванцева не значил ничего доброго ни для ведомства, ни для самого Одинцова. Генерал–майор был известен как предтеча перемен в кадровом составе. Где бы он ни появлялся до этого, проверка происходила со скандалом и выводами в отставку многих достойных и весьма компетентных людей.

–Теперь и я, – думал Одинцов – тут много составляющих, и возраст подошел, и пора пришла менять стиль и скорость работы ведомства, но для этого есть приватный разговор двух чиновников и с почестями так сказать на покой. А тут проверка. Лев Петрович готовился к худшему. Хотя все дела приводились в должный порядок. Вечером накануне приезда комиссии, Одинцов выпил 150 грамм водки и закусил капустным пирогом. Решил, – а, будь что будет. Он подошел к шкафу с книгами и просунул руку за них. Вынул оттуда старую картину, которую нашел в склепе Ипатова. Несколько дней, после этой находки он всматривался в то, что можно было разглядеть. Итак, на картине был изображен мужчина, в монашеской одежде, сидящий на лавке. Монах был без головы. Сама голова лежала рядом на скамье. Чуть дальше лежала рукопись в виде развернутого свитка с какими–то надписями, но разобрать их было нельзя. Белые стены, горящий факел, на подставке в углу нарисован глобус. Вот собственно и все, что давало рассмотрение картины. Почистить бы ее не мешало, – подумал он.

Утром Одинцов, одетый в форменный мундир генерала Егерского корпуса, встречал на перроне генерал–майора Рванцева. Вагон остановился. Вышли два адъютанта. Один представился, согласно ранжиру. Через пять минут, медленно ступая, вышел сам Рванцев. Это был молодой, представительный мужчина. О таких говорят, белая кость. Явно чей-то протеже, о котором нельзя было сказать, что – денег, славы и чинов – спокойно в очередь добился…Отнюдь! В случае с этим человеком к нему пришло все и сразу. Баловень судьбы 33 лет в генерал–майорском чине. Надевая перчатку, он принял рапорт старого генерала, больше обращая внимание на щебетанье недалеко стоящих молодых кокоток, чем на самого рапортующего. Когда Одинцов закончил, Рванцев надменно оглядел его с головы до пят и сказал:

– Голубчик, что на Вас за мундир? Такой уж не носит никто. Вы бы хоть ранговую дисциплину соблюдали. А то, так глядя на Вас, не поймешь с какого Вы ведомства! Само обращение – голубчик – резануло слух генерала Одинцова, такую фамильярность он еще не встречал. Он замешкал на мгновение.

– Виноват Ваше Превосходительство, – сказал Одинцов.

– Конечно, виноваты, – довольно жестко оборвал его Рванцев, и уже было повернулся чтобы идти, когда услышал от Одинцова:

– Виноват я только в том, что позволю с вами не согласиться. Согласно статуту 95 от 1863 года, все верхние чины после полковника могут носить форму согласно ранжиру, от 1832 года. В пункте Б значится, что ранговая форма генералов не меняется либо меняется на усмотрение лица носящего, но с обязательным соблюдение цвета и отличительных нашивок. Посему моя форма соответствует всем нормам ведомства, – закончил Одинцов.

Рванцев посмотрел с интересом на старого генерала. Таких он еще не встречал.

– А честь, по ранжиру при появлении старшего по званию – тоже нужно отдавать по усмотрению лица носящего? – спросил Рванцев. Одинцов действительно так был обескуражен замечанием по его форме, что забыл отдать честь.

– Виноват, – сказал он, приложив ладонь к виску.

– Ну, полно, голубчик, – сказал Рванцев улыбаясь. – Я пошутил. Что за манерность право? Я к вам прибыл в гости. Ну, так встречайте меня! Улыбаясь Рванцев, думал… с этим солдафоном нужно ухо держать востро. Нужно успокоить его и показать доброго расположения и искать, искать….

– Голубчиком меня только тетка, называла, – думал Одинцов. – Слюнтяй! Даже исходя из разницы в возрасте это оскорбительно, а по форме – вне всякой критики. Улыбается, шутит, хочет показаться своим парнем. Расслабить меня хочет – это можно.

– Прошу меня простить. Растерялся. Виноват. Такое начальство к нам еще не прибывало, – скороговоркой с поклоном выпалил Одинцов. – Куда изволите? Отобедать или в ведомство?

– Поработаем для начала, – сказал Рванцев.

Надо отдать должное, не смотря на свой молодой возраст, генерал–майор прекрасно разбирался в вопросах надзорного ведомства и числился профессионалом. Работал он целый день и до полуночи, прерываясь на обед и ужин. Ел мало, говорил мало. Вопросы задавал по существу. На второй день Одинцова вызвали в уезд по срочнейшей надобности, так было написано в депеше. Он выехал засветло. Прибыл в Калякино. Майор Водников, встречающий его – смог доложить, что пришла телеграмма о прибытии с двухдневной проверкой генерала Одинцова. Лев Петрович понял, что таким манером его выпроводили из ведомства на природу, дабы поработать без его присутствия. Лев Петрович чувствовал себя уверенно перед проверяющими и поэтому спокойно провел внеплановую проверку Калякинского гарнизона. Ни до, ни после такого движения в Калякино не наблюдалось. Начал наводить порядок с того, что обнаружив засветло, начальника связного пункта в абсолютно свинском состоянии опьянения – уволил последнего. Дал два выговора и одно поощрение. Поздно вечером прибыл в Москву. Проезжая мимо здания своего ведомства увидел свет в своем кабинете. Остановил пролетку и зашел. Рванцев сидел в боковом кресле без пиджака и держал в руке бокал с вермутом …догадался Одинцов. Именно бутылку вермута ему прислал год назад коллега из Варшавы. Початая бутылка стояла тут же. Рванцев хотя не ожидал увидеть Одинцова в такой час, после секундного замешательства принял позу расслабленную и величавую.

– Лев Петрович, рад Вас видеть! Но в такой час в Вашем возрасте стало отдыхать. «Не бережете Вы себя», —сказал он явно ерничая. Одинцова вся эта картина неприкрытого хамства,