Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему же, господин следователь? – спросил Одинцов.
– Жемчуг и золотая монета, которую я нашел в плаще. Почему Вы не признались что это Ваш плащ? Я знаю это уже достоверно. Вы не сказали т.к. Вам бы пришлось поведать, откуда у вас оказалась монета полая, внутри с ядом цикуты. Страшный древний яд, убивает мгновенно. На сегодня даже неизвестно из чего получали это зелье. Но именно этот яд был внутри полой золотой монеты времен завоеваний Казанского царства. Именно этот яд убил генерала Рванцева, и именно эта монета оказалась в вашем плаще, который Вы не признали своим. Все вышесказанное не кажется вам подозрительным Лев Петрович? Мне лично это дает право думать, что у меня уже нет свидетеля преступления, но появился преступник, – сказав это, Архипов устремил взгляд на генерала.
Одинцов слушал, спокойно глядя на следователя. Как бы он хотел сказать ему правду, что он тут не причем. Что вышло это случайно, но понимал всю нелепость своего рассказа и своего положения.
– Да, ситуация теперь мне понятна, – сказал Лев Петрович. – Все ваши умозаключения строятся против меня, но у меня есть несколько вопросов к Вам и несколько пояснений. Плащ я действительно не узнал в суматохе той ночи, и, выходя, даже не заметил его. Вы мне сказали о нем возле коляски, и я предположил, что это плащ Рванцева, т.к. мой плащ висит в моем гардеробе опечатанного кабинета в ведомстве. Я никогда не имел привычки вешать свой плащ в приемной. Это первое мое объяснение. Второе – почему же мой плащ оказался в приемной? Могу только предположить, что в дни моего отсутствия, генерал Рванцев выезжал по делам. В те два дня шли дожди. Возможно, он, не имея своего плаща, взял один из моих в гардеробе моего кабинета и воспользовался им. Если вы заметили, он был весьма свободен в своих поступках и не обременял себя этическими препонами. Бутылка вермута тому свидетель, т.к. это была моя бутылка в баре моего секретера. Поверьте, она была запечатана, до той злосчастной ночи, и открыл он ее, не спросив моего мнения.
Архипов с интересом слушал генерала.
– Скажите, если вернуться к плащу, даже если принять что он воспользовался вашим плащом, почему он его повесил в приемной? Ну, логично же, где взял – туда и верни, так же вроде?
– Могу только предположить, что плащ был мокрый и чтобы не намочить моих личных вещей, генерал оставил его в приемной. Теперь касательно вашего замечания о монете. Мне действительно сложно вам сказать об этом что–либо, я не имею ни малейшего представления о ее возникновении, ядах и прочих алхимиях. Генерал умер у меня на глазах – внезапно. Упал и умер. Ничего в рот он не брал и ничего не пил кроме вермута. Возможно эта злосчастная монета, принадлежала генералу, и он случайно ее расколол, и яд просто вытек. Проверьте карман плаща, возможно, обнаружите там следы капель этой отравы. И ежели предположить, что он попал внутрь кармана, то он теоретически мог попасть на руки, пальцы и с них попасть или в пищу, или на губы несчастного. Но это мои фантазии. Ежели, по существу, то даю вам слово чести, что смерть генерал–майора была скоропостижной и безнасильственной. И наконец, хотел бы задать вам вопрос, раз вы подозреваете меня в данном преступлении – каков мой мотив для убийства генерал–майора? Ведь мотив – это второе по важности после улик. Зачем мне убивать Рванцева?
Архипов слушал очень внимательно. Одинцов был прав! Действительно плащей было два – и один был в кабинете. И обычая вешать плащ в приемной у Одинцова не было – это подтвердили все опрошенные. Так же подтвердили, что Рванцев в дни отсутствия Одинцова ходил в плаще, но в каком не смогли описать. В кармане плаща действительно нашли следы предположительно двух капель яда. Медики смогли с точностью установить, что у погибшего были во рту следы яда аналогичного яду в монете. Но как попал яд в рот Рванцева, оставалось не ясным, т.к. яда в вермуте не было, не обнаружили его и при вскрытии в желудке. Получается, что яд попал в рот без пищи. Что исключало вариант преднамеренного отравления. Либо ему влили силой в рот этот яд с монеты, что выглядело невероятным, либо он сам его принял. Самоубийство Архипов исключал, а вот принятие яда, по неосторожности, как и предположил Одинцов, могло иметь место. И немаловажным для следователя было, что мотива для убийства у Одинцова не было. Не смог он найти ни одной зацепки, ни одного слуха о неприязненных отношениях Одинцова и Рванцева. Мало того этот старый генерал вообще за всю свою долгую жизнь не нажил себе врагов, и все отзывались о нем крайне почтительно. Все в этом пожилом армейском чиновнике вызывало уважение у Архипова, и его манера держаться, и как он говорил, и даже его устаревшая форма были для следователя приятными. Конечно, он не походил под образ отравителя, но служебная педантичность требовала досконального изучения вопроса. Выслушав ответы Одинцова, следователь полностью убедился, сам для себя, что он не виновен. Архипов, вместо ответа генералу о мотиве, без слов вынул бумагу из папки и что–то написал.
– Ознакомьтесь, – сказал следователь официальным тоном.
Лев Петрович взял лист и прочитал – «Следствие по делу смерти генерал–майора Рванцева прекращено, из–за естественной причины смерти последнего».
– Чаем угостите? – улыбаясь, спросил Архипов.
Одинцов положил бумагу на стол, и явно волнуясь, сказал:
– Я благодарен Вам Дмитрий Иванович за то, что Вы разобрались в этом жутком, для меня событии. Так как этот случай мог поставить точку в моей карьере честного офицера. Мое имя, моя честь и моя жизнь зависели от решения по этому делу. Благодарю Вас еще раз!
Он встал и коротко кивнул головой. Потом они пили чай и долго говорили о кавказской войне, вспоминая друзей и армейские будни. Прощаясь, Архипов сказал:
– А все–таки интересным и непонятным осталось, откуда у Рванцева взялись эти драгоценности? Все они старинные, можно сказать артефакты. Но 4 жемчужины нумерованы, а пятая нет, как вы думаете почему?
Одинцов пожал плечами и сказал:
– Вы знаете, я не эксперт в этой области, не могу знать.
– Ну и ладно. Прощайте! – сказал Архипов.
Сев в карету он ехал и думал. Он специально сказал Одинцову о 5 жемчужинах вместо трех. Хотел посмотреть его реакцию, а вдруг бы