медленно побрел по асфальту.

Черт его знает, это и действительно заманчиво — съездить на две-три недельки домой, увидеть ее, эту гордячку Нинуху, с батей кое о чем потолковать. Правильно Говряков сказал, надо во всем разобраться. Да и в себе самом. И что я сделал такого, чтобы обо мне заботились? Подумаешь, птица какая…

— Не знаю, не знаю, — вслух сказал Сергей, останавливаясь и подставляя холодному ветру разгоряченное лицо. — Об этом еще подумать, подумать надо.

И рассмеялся, неожиданно вспомнив про колбасу, принесенную бригадиром. Интересно, с какими мыслями шел сюда Говряков? Злился, наверное, бесился в душе, спорил с ним, Евтуховым. Со злости и колбасы накупил. А это хорошо, когда видишь: человек к тебе неравнодушен, с таким рядом всегда спокойнее — он и о тебе найдет время подумать…

«Ладно, — вздохнул Евтухов. — Надо приставать к какому-то берегу. Ехать — так ехать, а нет — решить, как дальше быть… Обязательно надо это сегодня решить».

14

Десятки настороженных, внимательных глаз наблюдали за каждым движением Виктора, Александра Купрюшина и Николая Инышева. На ребячьих лицах явный интерес. Пятиклассникам любопытно: зачем пришли сюда эти трое взрослых, о чем они будут говорить? До урока кто-то распустил слух, что у пришедших видимо-невидимо орденов, и потому ребята были явно разочарованы: какие-то значки были на груди только у одного шахтера, о котором учительница сказала, что это бригадир коммунистической бригады Говряков.

О чем-то шепчутся двое мальчишек за партой. И еще не успевает учительница предоставить слово Виктору, как один тянет вверх руку.

— Что ты, Боря?

— Васька… Вася говорит, — кивает он на веснушчатого соседа, — что это не настоящие ордена, а я с ним спорю. Это ведь ордена, да?

Виктор смеется и встает.

— Ты не прав, Боря, — говорит он. — Здесь у меня два почетных знака «Шахтерская слава» и значок «Отличник социалистического соревнования». Награды, конечно, скромные, но ими награждают тех, кто никогда не уйдет из забоя, не выполнив своей нормы. Когда ваши папы были на фронте, их награждали боевыми орденами «Слава». А это — мирные награды, их дают тем, кто хорошо работает и не боится трудностей.

— А в шахте очень страшно? — снова поднимает руку Боря. — Там же, под землей, как даванет сверху, и спрятаться некуда.

— А зачем прятаться? Люди все предусмотрели, они сразу же крепят лесом те места, откуда взяли уголь.

— И лес этот там и остается, да?

— Ну зачем же… — Виктор рассказывает ребятам о том, как добывается уголь, как он доставляется на-гора, какие трудности преодолевают горняки, стремясь, чтобы изо дня в день угля поступало на-гора больше.

Он рассказывал это всему классу, но чаще всего поглядывал на Борю, который смело обо всем расспрашивал. «Любопытный паренек, — думал Виктор. — Видно, ни за что не отступится от человека, не разузнав всего, что его интересует».

— А ты, Боря, не хочешь дальше учиться, — неожиданно сказала учительница. — Вот и посоветуйся с шахтерами, которые у нас сегодня в гостях.

— Не хочет учиться? — искренне удивился Виктор. — Почему же, Боря?

Мальчик смутился.

— Мне и пяти классов хватит, — сказал он, наконец. — Я, как папа, на стройку пойду, а там эти классы не нужны.

— Напрасно так думаешь, — покачал головой Виктор. — Ты бывал у отца на стройке? Ну вот. Видел, сколько там разных механизмов и машин: краны, растворомешалки и все прочее? Как же ты с ними справишься, если неучем будешь? А чем дальше, тем больше их на стройках, в шахтах и на заводах будет, что же ты тогда сделаешь?

И вот посыпались самые разные вопросы и от других ребят. Отвечали, как могли, и Виктор, и Николай Инышев, и Александр Купрюшин. Говряков невольно отметил, что ответы Купрюшина, как правило, очень точны и кратки. Александр не залезал в дебри рассуждений, а выбирал примеры близкие, понятные ребятам.

— Почему вы в шахту пошли работать? — смущаясь, спросила Купрюшина черноглазая девчушка.

На такой вопрос Виктор затруднился бы ответить в нескольких словах, но Александр спокойно посмотрел на ребят и сказал:

— Есть работы, которые могут выполнять все. Скажем, токарить или слесарить на заводе. А чтобы быть шахтером, надо иметь, помимо всего прочего, еще и мужество. Вот я и решил испытать, есть ли у меня мужество и смогу ли я быть смелым и упорным не от случая к случаю, а каждый день. Поэтому и пошел…

Словно что-то новое открыл для себя Виктор в спокойном, немногословном Александре Купрюшине. Мгновенно вспомнилось все, что он знал об этом молодом парне, и все больше крепла радостная мысль: «А ведь он будет хорошим, настоящим горняком!»

И тут заметил, с каким нескрываемым восхищением смотрят на Купрюшина десятки пар ребячьих глаз.

* * *

Из бригады уходил Петр Фомич Фирсов. Его переводили все в ту же двадцать третью лаву, куда ушли многие ребята. Излишне разговорчивый, стараясь стушевать щемящее чувство, попрощался он с теми, с кем работал так долго, и махнул рукой:

— Ну, ладно!.. Дело у вас должно идти куда с добром! О своем звании не забывайте, это — главное…

Грустно было Виктору. Ушел из коллектива человек, чей дружеский локоть бригадир ощущал постоянно, при любой трудности.

Из бригады Шайфлера к говряковцам перевели несколько горняков. Поговаривали, что в той бригаде за последнее время плохо обстояло дело с трудовой дисциплиной, и Виктор внимательно присматривался к новичкам. Но они работали наравне со всеми, нормы выполняли, делали охотно ту работу, которую поручал бригадир.

Ивану Кадочигову из новичков выпало сегодня идти в верхний конец лавы, где кровля в последние дни ослабла.

— Не торопись, — предупредил Кадочигова бригадир. — Крепи чаще, чтобы завала не было. Куполит здесь кровля, а это, сам знаешь, к чему может привести. Ухнет порода и…

— Знаю… — кивнул Кадочигов. Не успел отойти бригадир, как он уже принялся за работу. И вот эта-то излишняя торопливость не понравилась Виктору. Говряков решил взять себе забой поблизости от Кадочигова, чтобы в случае какой-либо заминки оказаться рядом.

И поступил правильно. Не прошло и получаса, как послышался крик Кадочигова:

— Бригадир! Сюда! Купол здесь…

Виктор на ходу бросил работавшему рядом Юрию Галкину:

— Айда, поможем…

Но помогать было некому, Кадочигова в забое не оказалось. Из купола с высоты трех метров на груду породы сыпались мелкие куски и штыб.

— Метра четыре с лишним ширина! — крикнул Юрий Галкин. — Надо сказать ребятам, чтобы лесу подбросили сюда.

— Тащите от моего забоя, — сказал Виктор. — И у себя забери, потом поднесут, а тут ждать нельзя.

И вот уже выложена под куполом