В любой другой стране этому полицеймейстеру с озарениями вряд ли доверили бы работу в дорожной полиции, он бы не смог выписать квитанцию на парковочный штраф или обнаружить пьяного водителя – по причине своей полнейшей безграмотности, и не жутко ли, что этому человеку доверили расследовать такое преступление! Но апофеозом безвкусицы стала реакция населения на убийство премьер-министра! Можно было увидеть людей, отмечающих это событие на улице с шампанским, люди обнимали друг друга, узнав, что их премьер-министр убит, вы даже представить себе не можете этих чудовищно безвкусных сцен, омерзительного торжества оппонентов этого премьер-министра – что тут добавишь, этим все сказано. И когда наконец после трех лет беспланового и тупоумного следствия, словно бы речь шла о потерянном бумажнике, когда после трех лет наконец нашли вероятного убийцу, нашли подозреваемого – скорее всего, именно он и был убийцей, – причем нашли не в результате следствия, а случайно, это было просто везение, его нашли только благодаря идиотской болтливости этого деклассированного и полоумного типа… это был совершенно незаслуженный успех, если вспомнить тот невероятный дилетантизм, которым отличалось все следствие… когда его нашли, Бахманн, им удалось спустить все свои козыри с такой безмозглостью, что просто диву даешься, думаю, если бы снять этим умникам электроэнцефалограмму, она показала бы совершенно прямую линию… они упустили свой шанс с таким кретинизмом, что ребенок, собачка, да что там, канарейка и та покачала бы головой.

Расследование вины этого подозреваемого не имеет прецедентов в истории криминологии, написал я. Это образец дилетантизма и убожества, и оно должно войти во все учебники как образец дилетантизма и убожества – в назидание грядущим поколениям криминалистов. Представьте себе, Бахманн: происходит опознание преступника главным свидетелем обвинения, а именно вдовой убитого премьер-министра – в момент убийства она чуть не полминуты находилась лицом к лицу с преступником. И вот в тот момент, когда происходит опознание (точно как в криминальном фильме, приписал я в скобках, чтобы Бахманну было понятно: преступник ставится в ряд вместе с другими преступниками и переодетыми в гражданское полицейскими за особым стеклом, через которое их видно, а они свидетеля видеть не могут), – в этот самый момент, представьте себе, Бахманн, в этот самый драматический момент, вернее, даже чуть раньше, находится услужливый полицейский, который рассказывает вдове премьер-министра, как подозреваемый одет, как он выглядит (как алкоголик), а может быть, даже и под каким номером стоит в ряду. Он всего лишь хотел помочь следствию, заявляет он в интервью после провалившегося суда. Ясное дело, сказал он, все должны помогать, убит-то не кто-нибудь, а премьер-министр! Само собой, что защитнику не составило труда разгромить, мало того, просто осмеять результаты опознания, и подозреваемый (а скорее всего, виновный) покинул здание суда как свободный человек. Понятия не имею, как рассуждали полицейские, может быть, они посчитали, что, когда речь идет о таком преступлении, можно и не капризничать в отношении улик и доказательств… Тут я хотел написать, что у меня просто нет слов, но места на бумаге уже не было. Я заправил в каретку чистый лист и написал: у меня просто нет слов.

И этот самый полицеймейстер, продолжил я, порывшись в памяти, этот самый полицеймейстер был, естественно, вознагражден – он получил собственное ток-шоу, подумайте, Бахманн, после того как он навсегда затоптал в грязь репутацию всего полицейского корпуса в своей стране, его карьера увенчалась этим неописуемо непристойным полицейским ток-шоу, побившим все рекорды популярности, занявшим лучшее эфирное время! Он, разумеется, тут же добился успеха и как журналист, а как же, на моих широтах вся нечисть собирается в одном из этих двух притонов – притоне журналистов и притоне телеведущих, а еще лучше – в обоих сразу, написал я. Неплохо пошли дела и у этого подозреваемого, а скорее всего, истинного убийцы, – он, понятно, собственного ток-шоу не удостоился, зато постоянно появлялся во всех других ток-шоу, так что казалось, что он-то и есть истинный ведущий всех так называемых ток-шоу в этой стране… и если подумать о всех его выступлениях в качестве почетного гостя во всех этих ток-шоу, где ему задавали образцово идиотские вопросы насчет размера обуви, его знака зодиака… даже если он никого и не убивал, он, скорее всего, получил за эти выступления больше денег, чем все ведущие этих идиотских ток-шоу, вместе взятые.

Книгу он пока не написал, добавил я, но думаю, что это вопрос времени, когда этот вполне резонно подозреваемый в убийстве человек (а скорее всего, истинный убийца) соберется с силами для первой литературной попытки, можете себе представить содержание, Бахманн! – скорее всего, это будет какая-нибудь детективная история на фоне большой политики. Он, этот вероятный убийца премьер-министра, даже в порнографических изданиях успел отметиться – сидит голый на медвежьей шкуре с пистолетом в одной руке и бокалом шампанского в другой, – я даже купил этот журнальчик, написал я Бахманну, как доказательство окончательного падения морали и вкуса в этой стране. Мало того, он даже дал имя особому коктейлю – по случаю своего освобождения он устроил пирушку с двумя бутылками водки и бутылкой «Бейлис» – телевидение, разумеется, не могло пропустить такого случая, и чуть ли не на следующий день в меню всех баров страны значился коктейль «Убивец» – две части водки и одна часть сливочного ликера. Может быть, это и смешно, написал я Бахманну, но если подумать, смех застревает в горле – не будем забывать, что речь идет все же об убийстве первого лица государства.

Не понимаю и еще раз не понимаю, что подвигло вас к созданию брошюры об этой стране, написал я на новом листе бумаги, отпив глоток анисового ликера, должно быть, вам предложили неслыханно высокий гонорар. И кому это пришло в голову посвятить целую брошюру этим омерзительным широтам, неужели вам, Бахманн, или вы работаете, так сказать, в коллективе… и вообще, кто подсказал вам обратиться ко мне? Все это очень загадочно, написал я, потому что если вы используете мои ответы, то получите в результате брошюру, насквозь пропитанную моей справедливой ненавистью к этим широтам… а если вы внимательно прочитаете все, что я написал, а я смею надеяться, что вы это сделаете, Бахманн, – если вы внимательно прочитаете все написанное, то, может быть, поймете, почему два года назад я оставил эту страну и с тех пор не написал ни единой строчки и ни единой песни. Меня ненавидят на тех широтах, и все, что мне остается, – ответная ненависть, разве это не естественно? – я написал на машинке этот риторический вопрос, посмотрел внимательно, как он выглядит в написанном виде, и поставил точку.

Итак, я поставил точку, собрал штук сорок исписанных от руки страниц, добавил семь или восемь машинописных, в общем, все, что составляло мой ответ Бахманну, и отнес жене, после чего вернулся в кабинет, сел в кресло у окна и стал ждать, пока она прочитает все сорок семь или сорок восемь листов. Когда она пришла с рукописью в руке, оказалось, что она не согласна с большей частью написанного. Она заявила, что я преувеличиваю. А когда я попросил ее показать мне места, особенно, с ее точки зрения, грешащие преувеличениями, она зачитала вслух кусок, где речь идет о политике моего так называемого отечества по отношению к нашему западному соседу, а также те эпизоды, где говорится о ханжестве в области морали и других гуманистических ценностей. Преувеличение? – спросил я, не в силах скрыть своего презрения к ее неожиданно проявившейся слепоте, – преувеличение? Это ханжество, в том числе и историческое ханжество, подтверждено бесконечными рядами документов. Я ничего не преувеличиваю, все, что написано в этом письме, правда, я готов подписаться под каждым словом, это более чем правда, это семижды правда, это истина – за исключением тех эпизодов, когда мои языковые возможности сталкивались с такой степенью низости, что у меня просто не хватало слов, – и тогда это скорее недооценка, чем преувеличение, и ты знаешь это не хуже меня.