рассказывала его классная дама Сюзи Джонсон. — Его английский был ужасен… Но благодаря легкому и непринужденному характеру мы многое ему прощали». «Это был очень застенчивый мальчик, особенно в первый год, когда он только попал в нашу школу… Иногда казалось, что ему проще общаться с нами [учителями], чем со своими товарищами — писала в 1957 году его преподаватель истории в двенадцатом классе Милдред Скривенер. — Сейчас недоумеваю: неужели он так и не понимал до конца, что его семья только что переехала из крохотного Тьюпело, в то время как все его одноклассники жили здесь, в большом городе, всю жизнь и прекрасно знали друг друга. Если так, это типичный пример подростковой близорукости».

Учился Элвис неплохо, в восьмом классе он имел «отлично» по английскому и «удовлетворительно» по музыке. В один из редких моментов ощущения собственного превосходства он стал оспаривать вердикт преподавательницы музыки мисс Марманн, заявившей, что он не умеет петь. Нет, я умею петь, сказал он, вы просто не одобряете мою манеру пения — на следующий день он принес в класс гитару и исполнил хит 1947 года «Keep Them Cold Icy Fingers Of Me» из репертуара Fairley Holden and His Six Ice Cold Papas, По словам его одноклассницы Кэш Мэй Шук, мисс Марманн «согласилась, что Элвис был прав, утверждая, что она просто не одобряет его манеру пения». В девятом классе он имел «хорошо» по английскому, физике и математике. «Мой старший брат учился с ним в одной школе, — вспоминала певица Барбара Питтман, — он и еще несколько мальчишек прятались за домами и бросались в него всякой ерундой — огрызками яблок, какими–то гнилыми овощами, — потому что он был другой, потому что он был тихоня, заика и вообще маменькин сынок». Уже будучи второкурсником колледжа, он записался в ROTC[7], начал работать в библиотеке и стал ходить в столярную мастерскую, где кое–что мастерил для своей матери. Тогда с ними жила и его бабушка, а Глэдис работала в кафетерии «Бритлинг» в центре города.

На фотографиях он ничем не отличается от своих однокашников — он не выглядит ни более застенчивым, ни более нуждающимся, ни большим щеголем. Единственное различие, которое мог бы заметить наблюдательный исследователь, заключается вот в чем: Элвис производит впечатление неуверенного в себе человека. Никто более на тех снимках не кажется в чем–то колеблющимся или сомневающимся, все студенты — идеальный портрет будущих хозяев мира. Конечно же, все было совсем не так. Трогательным в портрете Американской мечты образца начала 50‑х годов кажется напряженное внимание всех без исключения позирующих, в том числе и самого младшего учащегося Элвиса Арона Пресли, который с гордостью носил нашивки ROTC на своей форме — его лицо напряжено, он стоит, неестественно выпрямившись, во всех его чертах сквозит безудержный оптимизм. С позиции дня сегодняшнего становится совершенно ясно, что он испытывал то же чувство гордости, что и остальные ученики «Хьюмз»: пусть тяжело, зато все честно, а одно из самых выдающихся достижений в жизни — просто преодолеть эти трудности.

Тем временем границы его мира в Лодердейл–кортс стремительно раздвигались. В его доме жили еще три подростка — Баззи Форбс, Пол Доугер и Фарли Гай, — и вот однажды по пути к Полу Баззи столкнулся с Элвисом. «Пол жил на третьем этаже (Фарли жил на втором, прямо над квартирой Пресли), а Элвис стоял на лестничной площадке и с кем–то разговаривал. Я проходил мимо, а у меня в руках были свернутые комиксы. Сначала я, как всегда, ими просто размахивал. Сказав: «Здорово, как дела?», я неожиданно треснул его по затылку комиксами. А он врезал мне в ответ! В общем, назревала драка. Но я посмотрел на него, он — на меня, и мы оба засмеялись, пожали друг другу руки, и я поперся к Полу. Вот так мы стали друзьями». Скоро все четверо стали неразлучны. Они играли в футбол с другими соседскими мальчишками, катались на велосипедах, вместе ходили в кино, а когда было тепло, болтались возле бассейна «Мэлоун пул», пялясь на девчонок, и даже стали учиться плавать. Ничего особенного, вспоминал Баззи, «просто парни, которые вместе росли. Если семья попадала в Лодердейл–кортс, им так или иначе приходилось иметь дело и со всеми остальными соседями. Мы занимались тем же, чем занимаетесь и вы. Мы жили в двух или трех кварталах от Мейн–стрит, и если что–то где–то происходило, мы оказывались в самом центре этих событий. Чего мы никогда не делали, так это не грызли гранит наук. Мы были очень близки, мы были хорошие друзья».

Как–то раз Баззи поранился во время футбольного матча с соседской командой: «Я прилично рассадил ногу, пошла кровь. Увидев мою рану, миссис Пресли заплакала. Это была очень добросердечная леди. Да и мистер Пресли был парень что надо. Уж я–то знал его достаточно хорошо, чтобы понять, что очень многими своими способностями Элвис обязан отцу. Я души не чаял в миссис Пресли, но вот что касается юмора, сдержанного такого юмора, — это к мистеру Пресли! Большинство улыбаются одними только губами, но он умел смеяться глазами. Тонкий юмор, сдержанная улыбка — Элвис многое унаследовал от него».

Элвис, Баззи, Фарли и Пол бродили по центру города. Эта веселая компания слонялась повсюду: они заглядывали в еврейскую кошерную лавку, исследовали лотки итальянских торговцев фруктами, лазали в доках за Фронт–стрит, наблюдали за богатыми покупателями центральных магазинов, а в хорошую погоду дивились мастерству блюзового гитариста и контрабасиста, игравших прямо перед клубом «Зеленая сова», что на углу Маркет–молл. Иногда они забирались в несусветную даль, лениво доползая до угла Бил– и Мейн–стрит, а порой даже решались пройти квартал–другой по Бил–стрит и фотографировались в ателье «Голубой свет» — четыре карточки за двадцать пять центов. Однако не было никакой нужды забредать так далеко — все самое интересное происходило под самым носом: буйство звуков и красок, сутолока, восторг. Все это производило впечатление даже на городских мальчишек. Летом после первого года Элвиса в колледже Вернон купил сыну простенькую газонокосилку, и теперь компания бродила по окрестностям с механическим чудом, в четыре руки приводя в порядок соседские лужайки по четыре доллара со двора. «В первый вечер он пришел домой, — рассказывал Вернон, — сел за стол, нахмурился и выложил пятьдесят центов. Потом рассмеялся и выгреб из кармана целую гору мелочи… Там оказалось почти семь долларов».

Первые несколько лет учебы в «Хьюмз» о пристрастии Элвиса к музыке никто не догадывался: