из рук комитетчиков казенную бумагу на право владения землей, целовали, как святыню, прятали подальше, ближе к сердцу под халат. Надо бы в поле спешить семьями, скорее к своему участку, отгородиться от соседей поначалу хотя бы камнями, а там слепить надежный саманный дувал. Надо бы, да никто не тронулся с места. Не осмелилась нога батрака ступить на широкое ухоженное поле Фазулы. Нельзя, грех тяжкий, как сказал мулла, гореть тем в огне, кто польстится на помещичью собственность.

Даже тогда, когда погнали смутьяна муллу в далекий Кабул под автоматами, никто не рискнул прикоснуться рукой к чужой земле.

В стороне, на обочине узкой тропы, стоял и задумчиво смотрел вслед арестованному заминдар Фазула, не спеша перебирая агатовые бусинки четок своими толстыми пальцами.

* * *

Все, кажется, учли умные люди, разрабатывая план земельной реформы в Афганистане. Предусмотрели и структуру почв в разных районах страны, и перспективы развития ирригационных сооружений и строительства прокатных станций сельхозмашин. Знали, что будет нелегко проводить в жизнь декрет № 8 Ревсовета республики. Надеялись убедить бедноту, повести ее за собой, разрушить вековые феодальные каноны. Но не все оказалось в жизни так гладко, как на бумаге. Застряла, остановилась в самом начале пути земельная реформа, что арба в ливневую непогоду.

— А все потому, что наши враги умело используют влияние религии на широкие массы трудящихся, — объясняет наши неудачи профессор. — По-своему, как выгодно для них, толкуют смысл учения Корана. Бедному Аллаху приписывают мысли современной контрреволюции.

— Да возможно ли такое? — удивляюсь я.

— Возможно, — отвечает Нажмуддин, а сам поглядывает в угол, где совершает очередной намаз мулла. — Возможно. Вот послушай, что по этому поводу говорится в священном законе: «А среди них есть такие, которые своими языками искривляют писание, чтобы вы сочли это писанием, хотя оно и не писание, и говорят: „Это от Аллаха, а это — не от Аллаха, и говорят они на Аллаха ложь, зная это“».

— Откуда эти слова, профессор? — удивился я.

— Из Корана.

Мулла поперхнулся, услышав слова Нажмуддина, закашлялся, прервал свой разговор с всевышним, поспешно поднялся с колен, смотрит обалдело на профессора…

— Что, не веришь, Хабибула? — улыбается профессор. — Жаль, нет священной книги под руками. Можно было бы прочитать. Все точно о таких, как ты, слово в слово сказано. Сура три. Семейство И’мрана, стих семьдесят два. Я хоть и не мулла, а Коран наизусть знаю, все сто четырнадцать сур…

…Нажмуддин говорил правду. За долгие годы, что он провел в Пули-Чархи, профессор выучил Коран наизусть. Это, кстати, была единственная книга, которую официально разрешалось здесь иметь политическим заключенным при короле и при Дауде. Мулла теперь не отходит от профессора. Сидит с ним рядом, слушает с вниманием и почтением каждое слово Нажмуддина. Еще бы, моулави знает по памяти весь Коран. Послал, наконец, ему Аллах достойного учителя святого писания.

— Вах, вах, вах! Какая мудрая голова у профессора, — восхищается Хабибула. — Все суры знает! Дал бы мне всевышний хотя бы одну нимчу[15] его знаний Корана!

Мулла долго держался особняком в нашей камере. Сидел в своем углу, с нами, неверными, не общался. Слова простого вымолвить не желал, дабы не оскверниться, не накликать беды на свою голову, а теперь с разговорами к профессору пристает:

— Зачем тебе, безбожнику, знание Корана потребовалось? Ваша власть не признает ислам, собирается осквернить обычаи предков, мечети разрушить, силой и кровью заставить мусульман отказаться от святой веры.

— Кто же тебе такую чушь рассказал? — искренне удивился профессор.

— Один достойный господин, заминдар Фазула.

— Клеветник он, твой достойный господин, клеветник и гнусный провокатор, — решительно заявляет профессор. Очки поправил, смотрит на Хабибулу, как на больного, головой покачивает.

— Нельзя силой и кровью, как ты говоришь, Хабибула, запретить людям верить в Аллаха. Это равносильно безрассудству — пытаться плыть против течения в бурной по весне горной речке. Ведь девяносто восемь процентов нашего народа исповедует ислам, в основном суннитского толка. И мы, революционеры, не можем не считаться с этой реальной действительностью.

Незаметно для себя профессор стал ходить по камере, размахивая для убедительности руками, как когда-то на занятиях со студентами в Кабульском университете. Он читал увлекательную лекцию об отношении НДПА к религии.

— Мы обязаны бережно относиться к религиозным чувствам верующих. Новая власть не разрушает, а строит новые мечети, вместе со школами и библиотеками. И здесь нет никакого противоречия или отступления от программы нашей партии. Надо учитывать специфические условия, в которых развивается Апрельская революция. Значительное большинство верующих — это люди труда. А разве может существовать партия, именующая себя народно-демократической, которая будет отлучать свой народ от религии с помощью насилия? Думаю, что такая партия обречена на гибель. Верно я говорю, Салех?

— Верно, моулави, — отзываюсь я.

— А как ваша партия к служителям Аллаха на земле относится? — задает вопрос мулла.

— С достоинством и уважением, если эти служители…

Профессор не договорил, подошел вплотную к Хабибуле, который быстро поднялся со своего места, как послушный школьник перед учителем. Профессор посмотрел на его осунувшееся лицо, сказал неожиданно резко и жестко:

— Если эти служители не являются врагами народа.

Хабибула вспыхнул, как огонь, пошли яркие пятна по его шее. Нахохлился, спросил сиплым голосом:

— Значит, я враг народа, так прикажешь тебя понимать, уважаемый профессор?

— Враг тот, кто использует ислам в реакционных целях, кто с помощью Корана держит в нищете и невежестве бедных афганцев, лишив их права иметь клочок своей земли, глоток своей воды, собственную крышу, вместо звездного неба, над головой.

— Но в святом писании сказано… — начал было нерешительно Хабибула.

Его тут же довольно невежливо перебил Нажмуддин:

— Помолчи, мулла, я лучше тебя знаю, что написано в Коране. Вот послушай: «А те, которые причиняют обиду верующим (мужчинам) и верующим (женщинам) без того, чтобы они это заслужили, — они берут на себя ложь и явный грех!»

И чтобы никакого у нас сомнения не было, что эти строки из Корана, добавил:

— Сура тридцать три. Сонмы. Стих пятьдесят восемь.

ГЛАВА VIII

Чудо-рыбой в синем море надо быть.

Сильным львом в степном просторе надо быть.

Мужем справедливым и отважным,

Чтоб не жить всю жизнь в позоре, надо быть.

Сана’и Абулмаджд Махмуд ибн Адам

Шли обычные войсковые учения. «Зеленые» наступали, «синие» оборонялись. Эскадрилья майора Нура была готова подняться в воздух в любую минуту, чтобы нанести ракетно-бомбовый удар по позициям «синих». Ждали только приказа. Его доставил из штаба полка на мотоцикле молоденький