Однако достигнуть спасительного кабинета главврача Георгию Родину было не суждено. В темной приемной его буквально к стенке приперла медсестра Анюта: девчушка из деревенских, бойкая, смышленая и феноменально настойчивая. Она сразу перешла к сути дела.

– Я вас люблю! Георгий Иванович, вы для меня все! Вы мой герой, мой свет в окне. Пошто вам эта Полинка, она же бесцветная и такая старая! Она любит только свои тычинки и пестики! А я молодая, я для вас на все готова.

Ее жаркий шепот приятно ласкал слух мужчины, да и молоденькое тело, так тесно прижимавшееся к нему, было по-своему желанным… Но к чему ему девчонка, почти ребенок? Пусть заводная, пусть жизнерадостная и влюбленная, но глупенькая той особой глупостью, которая происходит от отсутствия опыта и которую не исправить никакими книгами, а только прожитыми летами.

– Поцелуйте меня, Георгий Иванович, поцелуйте, как никого не целовали… А то я отравлюсь. Я не могу жить… зная, что вам не нужна…

Анюта запрокинула голову в призывном жесте. Георгий посмотрел в ее васильковые глаза, окинул взглядом милое лицо, курносый носик, веснушки, которые были заметны даже в полумраке, но совсем не портили девчушку.

«А, чем черт не шутит: поцелую, может, и отвяжется!»

Он уже готов был коснуться губами ее губ, но неожиданно медсестра прошептала:

– Поцелуй меня и увези на край света! В Индию, где на ночном Ганге светло от погребальных костров… Я взошла бы в огонь любви, чтобы никогда не просыпаться от счастья…

– Индия? – с удивлением отстранил руки девушки от своей груди Родин. – И откуда только у вас, Анюта, мысли такие в голове?!

– Да это из-за больного, – разочарованно попыталась объяснить девушка. Она не понимала, где прокололась, ведь, казалось, поцелуй возлюбленного у нее в кармане. – Он в бреду только Индию и поминает. А больше всего огонь какой-то, который пожирает тело.

– А почему ты назвала его «погребальным»? – прищурившись, с недоверием протянул Родин. Он чувствовал, что разгадка близка.

– Так это папенька их рассказали, что в Индии Максим Витальевич был на сожжении какого-то барина…

– Брамина?

– Да, его самого!

Родин неосторожно отпихнул от себя Анюту, которая снова попыталась приблизиться, и побежал к палате, прихрамывая. Нельзя было терять ни минуты. Его мысли работали так напряженно, что он даже не чувствовал боли в ноге.

– Ну, конечно, погребальные костры. Очищающий огонь. Там, на Востоке. А в Европе жгут заразу!

– Сыпь, ищите сыпь! – закричал Георгий, врываясь в палату. – Да не голыми руками, остолопы! А вы, Виталий Кузьмич, скажите-ка мне, есть ли у вашего сына прививка от оспы?

Растерянный профессор ботаники, сбитый с толку этим вопросом, несколько раз удивленно моргнул.

– Нет. Да и к чему? Он же служил-то у наших берегов. В экзотических портах только проездом бывал. Но изучал, разумеется. Он и индийскую историю любит, и про викингов в Дании, и конкистадоров… Ну и ко всяким нововведениям оспопрививательного комитета относился со смехом, мол, молодой, здоровый, тело в чистоте содержит и…

Родин не стал дослушивать лепет отца семейства.

– Оспа у него! Готовьте примочки, присыпки, пораженные участки на перевязку. А потом льдом обложите, да не как покойничка, а в грелках! Андрей, неси вакцину и успокоительное. Будет жить, голубчик. У доктора Родина так просто Богу душу не отдают…

Когда суета улеглась и стало ясно, что пациент непременно поправится и свою долю вакцины всенепременно получит, Георгий построил всех участников медицинской драмы в коридоре.

– Закрываем вас на карантин! Говорил же, нечего вам было нарушать режим работы лечебного учреждения…

– Зачем? – изумилась младшая из сестер Савостьяновых, семнадцатилетняя Юленька. – У нас-то прививки есть, мы же люди образованные…

И тут же, пискнув, притихла под суровым взглядом отца.

– Что правда, то правда, Георгий Иванович: мы всей семьей в первой же волне привитых были, только сына не смог вразумить. Голова горячая, сами же знаете, как оно бывает: разве кто из мальчишек отцов-то слушает?

– Плохо, значит, объясняли, – сурово отозвался Родин, потрясая блокнотом. Ему было жаль своего бывшего учителя: человек немолодой, такой стресс перенес. Но иногда нужно быть даже жестоким, чтобы люди осознали свои ошибки. Где ж это видано, чтобы у детей профессора, который медикам лекции читает и сам народ просвещает, такая тьма в голове была?! – Не могли слов найти подходящих, так дали бы почитать замечательного писателя-медика Святловского. Он в своих статьях все по полочкам разложил. Вот он пишет: «В Англии, где введены обязательные вакцинации и ревакцинация, умирает в среднем за год от этой болезни один, самое большее – двенадцать человек. Заметим – это во всей Англии; в Австрии же, не имеющей обязательного закона, в самые лучшие годы умирает от оспы не менее пяти тысяч человек за год. В одной Вене или у нас в Варшаве умирает от оспы ежегодно более, чем в целой Англии или даже в целой Германии».

Увидев, какой сильный эффект слова произвели на слушателей, оратор сменил гнев на милость.

– Ну да ладно. Пора нам всем отдохнуть. Максим ваш в надежных руках. Сейчас ему просто нужен покой и время на излечение. А нам всем необходимо поспать, считайте это моим врачебным назначением.

Уже возле коляски, которая должна была доставить семейство Савостьяновых домой, Родин увидел Юленьку. Девушка посмотрела на него влажными от слез благодарности глазами и сказала:

– Георгий, вы… вы такой… Самый лучший!

Она потянулась к нему губами, но подарила лишь целомудренный поцелуй в щеку. А потом ловко прыгнула в коляску.

* * *

Сконфуженный и обескураженный, Георгий Родин вернулся в больницу и отправился к изнуренному вирусом variola vera пациенту.

Здоровенный, атлетически сложенный Максим, даже скрючившись в три погибели, занимал собой всю койку и все равно свешивался с нее по бокам. На его оголившемся левом предплечье Родин заметил сизую наколку – парящая над волнами ласточка с глупым выражением и выпученными глазками. От беспокойных шевелений смуглого крепыша на чисто надраенный больничный пол то и дело плюхались резиновые грелки со льдом, а массивная голова больного со всклокоченными золотисто-пшеничными вихрами никак не могла найти себе подходящее место на горячей от его же собственного жара подушке. Родин молча перевернул подушку на другую сторону, поймав благодарный взгляд больного, затем решительно пододвинул стул и уселся напротив койки, намереваясь приступить к обстоятельному докладу о пользе оспопрививания. Однако не успел – храбрый мичман неожиданно разразился замысловатой тирадой, в которой упоминались самые разнообразные корабельные снасти, бешеные девятибалльные шторма и один нерадивый боцман. Максим поднял ясные глаза на Георгия и резюмировал:

– Пришвартуй мой дырявый дредноут, якорь мне в глотку! Что это было, господин доктор? Что за экзотическая лихорадка меня подкосила?