От усталости, еды и выпитой водки старика разморило. Наста предложил ему прилечь в палатке.

— Нет, браток, я посплю на улице, ведь сейчас тепло. Да и вшей у меня хватает.

Солдаты разошлись по палаткам. Все затихло. Одна за другой на небе зажигались звезды. С нетерпением я ожидал часа, когда мы с Романом увидим Георге. Я тоже был в отделении телефонистов. Провод уже протянули до самого дивизиона. Лука проверял работу телефона, а мы с Романом вооружились проводом и катушками.

Сержант Наста пошел на квартиру Сасу, чтобы узнать у него пароль на эту ночь, но вернулся ни с чем, так как офицер был приглашен вместе с Лили на квартиру гауптмана.

У нас оставалось только полчаса, а мы все еще не получили пароль. Мы нервничали. Но тут в расположении батареи появился Георге. Он незаметно пробрался между двумя постами через кукурузное поле.

Наста хотел арестовать его, но дядюшка Георге засмеялся и сказал:

— Не торопись, господин сержант, прежде я тебе скажу, зачем я пришел, давай только войдем в палатку. И скорее позови Романа и Тудора.

Мы были поблизости и вместе с ними вошли в палатку. При тусклом свете фонаря я разглядывал товарища Георге. Он был не брит. Лицо его заметно осунулось, но глаза светились живым огоньком. Георге вынул из-за пояса револьвер и положил его около себя на матрац. С минуту он прислушивался к ночной тишине, а потом начал говорить:

— Друзья, я пришел к вам от имени Коммунистической партии и рабочих-железнодорожников. Сегодня вечером арестован Антонеску. Королю не оставалось ничего другого, как просить перемирия у Советской Армии. Через несколько минут об этом сообщат по радио. Будет отдан приказ румынской армии немедленно повернуть оружие против гитлеровцев. Понимаете? Время настало, братцы! Так что будьте готовы. Вам нужно взять на себя немецкую батарею. Она нас очень беспокоит. А о разгрузочной платформе и главном немецком складе на станции Бухарест-товарная мы позаботимся сами. Как раз сейчас рабочие получают оружие.

Эти новости опьянили нас, как старое крепкое вино. Сержант Наста встал, подошел к Георге и обнял его.

— Значит, я скоро увижу своих! Сейчас я соберу батарею.

Но Георге остановил Насту, который хотел уже выйти из палатки.

— Спокойно, парень, спокойно. Шум никогда к хорошему не приводит. Собери незаметно батарею. Будьте наготове. А когда услышите звон колоколов и вой сирены — начинайте действовать. Партия ждала и готовилась к этому моменту много лет, а ты не можешь подождать несколько минут.

Не успел Георге кончить, как вой сирены разорвал ночную тишину. Это был призыв к новой жизни после многих лет прозябания и унижений. С 1933 года[12]сирена Гривицы не звучала так весело, призывно и громко. И один за другим гудки Трияжа, Реджии и даже звон церковных колоколов торжественно возвестили о начале новой жизни.

Солдаты еще никогда не слышали такой тревоги. Они не знали точно, что происходит, но уже о многом догадывались. Поднялись все, как один. Никогда еще по тревоге не собирались так быстро. Точно никто ничего не знал, но все предполагали, что за бой их ожидает. Вскоре Лука получил по телефону зашифрованный приказ. Батарея должна быть готова к бою с немцами. Теперь она находится в распоряжении командования столицы.

Квартал Джулешти ожил. Люди высыпали на улицу, собирались группами, делились радостной вестью.

— Так это правда? — спрашивала какая-то женщина с распущенными волосами, одетая в мужское пальто.

— Да, да, конечно, правда, я слышала своими ушами сообщение по радио, — ответили ей на бегу.

Через дорогу от нас из полуразрушенного дома доносились звуки патефона. Знакомая мелодия — «Дунайские волны», но как по-особому звучала она в этот торжественный час! Подошел Георге, обнял Романа. Затем все солдаты стали обниматься, поздравлять друг друга.

— У орудий остаются только двое, — крикнул Наста. — Остальным взять автоматы и гранаты! Трубить сбор!

Мы уже стояли в строю, когда появился Сасу. Он был без фуражки, френч расстегнут, в глазах растерянность.

— Что это значит, сержант Наста? — крикнул он. Солдаты в строю тревожно задвигались. А Наста спокойно повернулся к офицеру и объяснил:

— Колокола возвещают об освобождении нашего народа, господин младший лейтенант! Разве вы не знаете? Антонеску арестован! Мы получили приказ от командования столицы выступить против гитлеровцев.

Сасу будто оглушили. Он ничего не понимал, не мог поверить в слова сержанта и только забормотал:

— Как против? Антонеску арестован? Это, наверное, наверное… ошибка! Этого не может быть! Я сейчас же запрошу дивизион!… — и он направился к телефону.

Сбитые на какое-то мгновение с толку, мы с волнением ждали возвращения Сасу. Товарища Георге не было; он ушел незадолго до прихода офицера, напомнив нам еще раз, что мы должны немедленно обезвредить немецкую батарею.

Илиуц, видя, что младший лейтенант задерживается, пошел за ним и тотчас вернулся, чертыхаясь на чем свет стоит.

— Ребята! Сасу и не думал звонить. Часовой у дверей говорит, что видел, как он бежал к немецкой батарее.

Сержант Наста даже плюнул с досады. Он вытащил револьвер, зарядил его и, затянув потуже ремень, крикнул:

— Батарея, слушай мою команду! Первое отделение — за мной, марш! Сержанту Илиуцу — немедленно открыть огонь по гитлеровской батарее.

И тут я увидел, что рядом со мной в строю стоит Мафтей, старик капрал. Он крепко сжимал в своих огромных руках ствол автомата.

Мы тронулись бесшумно тремя отделениями через сад Лэптару. Никогда мне еще не были так дороги эти места, где прошло мое детство. Мы пробежали мимо кирпичной трубы, обогнули заброшенные печи и оказались у немецкой батареи. Там был переполох. Разбуженные от крепкого сна фашисты торопливо готовились к бою.

Но в эту минуту наши орудия открыли огонь прямой наводкой. Отделение сержанта Насты и два других отделения с флангов начали обстреливать немецкую батарею.

Перепуганные, полуодетые гитлеровцы, беспорядочно отстреливаясь из автоматов, отступали в направлении квартала Крынгаш.

Только одно их орудие открыло яростный огонь по расположению нашей батареи. Мы бросились к нему, но автоматная очередь остановила нас. И тут старый капрал Мафтей, добровольный боец нашей батареи, нагнулся, сорвал кольца с двух гранат и бросился бегом к орудию. Раздалась короткая очередь, и пули впились в землю вокруг старика. Мафтей упал, перевернулся и пополз. Застыв от ужаса, мы наблюдали за ним. Старик все полз и полз, и, когда до вражеского орудия оставалось метров тридцать, он встал и с силой, которую трудно было ожидать от него, швырнул обе гранаты. Гитлеровское орудие замолчало. В тот же миг старика сразила автоматная очередь. Мы заняли расположение немецкой батареи, но нашли там только мертвых фрицев. Лишь в палатке гауптмана мы взяли живым денщика. Он дрожал как в лихорадке, и нам с трудом удалось добиться от него показаний. Оказывается, гауптман вместе с младшим лейтенантом Сасу и оставшимися в живых гитлеровцами отступили к кварталу Крынгаш. Я был страшно зол, что мы упустили двух офицеров. А мне сильнее, чем когда бы то ни было, хотелось, чтобы господин гауптман вырыл самому себе могилу. И чтобы младший лейтенант Сасу, бывший командир 101-й зенитной батареи, помог ему в этом.