Живо вспомнилось одно событие детства. Дело было накануне войны. Моей троюродной сестре Калимат принесли калым — ее засватал сын председателя колхоза, бригадир.

Калимат была всего на два года старше меня, но ее мать никогда не разрешала ей играть со мной. Потому что меня в ауле считали не такой, как все дети. Поговаривали, что я вроде бы не в себе. «Ни к кирке, ни к иголке ее руки не приспособлены! А упрямая! Да она как железный лом: не согнешь! И что только из нее выйдет?»

Так судачили обо мне в ауле.

А мать Калимат — Ханзадай, женщина в высшей степени разумная, чуть ли не с пеленок начала готовить свою дочь в невесты. Степенной походкой девочка шла с матерью к роднику, держа в руке маленький кувшин. Вместе с матерью работала в поле. А то сидела на краю крыши и что-то шила из множества разноцветных лоскутков: иголка проворно мелькала в ее тонких пальцах.

Моя мать с завистью смотрела на Калимат и вздыхала: «Не знаю, на какой крови замешаны такие дети?»

Когда какой-нибудь девушке приносили калым, мать и бабушка первыми шли их поздравлять. Ведь у моей матери тоже были дочери: не дай бог люди подумают, что мы завидуем.

И вот мы втроем: бабушка, мама и я, старшая дочь, отправились к Калимат. Она встретила нас на веранде и, загадочно улыбнувшись, повела в комнату, откуда неслись восторженные голоса женщин.

На пороге бабушка остановилась:

— Час добрый, сестра Ханзадай, — сказала она. — Дай аллах, чтобы мы всегда приходили к тебе только по такому счастливому поводу.

— Аминь, — ответила Ханзадай. — Дай аллах, чтобы такой же радостный день поскорее пришел и в ваш дом. Заходите!

В комнате из рук в руки переходили ослепительно яркие лоскуты материи. Чего только здесь не было: и шелк, и атлас, и плюш, и бархат. Женщины ощупывали их, мяли, прикладывали к груди, причмокивали языками.

— Можно сшить платье со складками. Машааллах, счастливая твоя дочка!

— Молодец, Манужат, ничего не пожалела для будущей невестки. Да и Калимат стоит этого, что и говорить! У нее золотые руки.

Я стояла и смотрела. Но ни эти вышитые платки с дрожащими кистями, ни тонкие яркие гурмендо, на отрезы, переливающиеся всеми цветами красок, не манили меня. Я не отрывала глаз от красного атласа и прикидывала, сколько бы из него вышло пионерских галстуков! Ведь с этими галстуками одна беда. Где их взять? В магазинах не продаются, а шить — нужна красная материя. Я, как командир пионерской дружины, немало натерпелась из-за галстуков.

Как-то собрались мы принимать в пионеры новых ребят. И вдруг выяснилось, что у двоих нет галстуков.

Весь вечер я ходила сама не своя, взять негде. А тут к нам пожаловала гостья из другого аула. Бабушка, готовя ей постель, достала из сундука отцовское одеяло, которое хранилось как память об отце, и, встряхнув, положила его на кровать.

Когда бабушка еще только открывала сундук, я замерла от радости: одеяло-то было из ослепительно красного атласа.

Утром оно снова заняло свое место в сундуке. Но только бабушка с мамой ушли, я вытащила одеяло и вырезала из него два галстука.

В тот день все обошлось.

А гостья, возвращаясь из района в свой аул, снова решила заночевать у нас. И снова бабушка достала из сундука одеяло. Ее глаза так и говорили: «Хоть и сами живем скудно, но, слава аллаху, есть чем накормить гостя и есть чем укрыть».

Но, как бы опровергая эти ее мысли, на пол вывалились большие куски ваты. «О аллах, мышь прогрызла», — вскрикнула бабушка. На ее крик прибежала испуганная мать.

Я стояла ни жива ни мертва. Колени у меня тряслись.

— Это не мыши, — сообразила мама, рассматривая изуродованное одеяло. — Где ты видела, чтобы мыши носили красные галстуки? Это ее рук дело! — И мама с размаху ударила меня по щеке.

— Не может быть! — простонала бабушка и села на пол. Посидев так с минуту, она быстро вскочила и тоже набросилась на меня.

— Лучше бы я по миру пустила вас, а дочь свою снова выдала замуж. Чтоб ты провалилась на этом месте. Чтоб ты родила таких же ненормальных детей!

Бабушка замолчала так же неожиданно, как и начала. И уже спокойно обратилась к матери:

— Не волнуйся, дочь моя. Если мы встряхнем рукой, палец все равно не отпадет. Нечего позориться из-за нее. Нам же хуже. Ступай к гостье. А то что она подумает?

Я не плакала потому, что, сколько бы меня ни били, мне не было больно. В такие минуты я становилась камнем.

Бабушка между тем снова открыла сундук и, вздохнув, вытащила оттуда желтый атласный платок.

— Вот свадебный платок бедной моей дочери, — причитала она. — И сама не носила, и в голод не продала — все берегла. Не знала, кому бережет! — Тут бабушка бросила на меня свирепый взгляд, разрезала платок и сделала на одеяле две заплаты.

И вот тогда, в доме у Калимат, меня снова заворожил красный атлас. Сшить бы всей дружине одинаковые галстуки!

— Что-то ты все глядишь на этот отрез? Понравился? — спросила одна из женщин.

— Пионерские галстуки из него хорошие, — выпалила я.

Все многозначительно переглянулись. Мать моя побледнела и растерянно взглянула на бабушку. Бабушка на меня. Я тут же выпустила атлас из рук.

Потом нас позвали к столу. Он ломился от сладостей. Это гостинцы, присланные родней жениха. Ореховая халва, медовая халва, пироги, мед, большие куски сахара, конфеты в разноцветных бумажках…

Я протянула руку за ореховой халвой. Но бабушка тут же ущипнула меня. Откуда мне было знать, что все эти сладости выставлены только напоказ. И в самом деле, на целый аул разве напасешься?

— Желаю, чтобы ваши семьи, породнившиеся навсегда, говорили друг другу только такие сладкие слова, — сказала бабушка и, взяв со стола крохотный кусочек халвы, разломила его надвое и половинку сунула мне.

В этот самый момент в дверях появилась Анква. Она слыла в ауле самым большим знатоком вещей. Только она умела по достоинству оценить вещь. Крашеный ли материал, из натурального ли шелка или с примесью бумажной нитки — все это знала только Анква. Поэтому женщины в ауле старались делать покупки лишь с ее одобрения. Понятно, что такую женщину нельзя встретить сидя. Все встали. Анква с достоинством вошла в комнату и, трижды поцеловав руку матери Калимат, произнесла:

— Сестра моя Ханзадай, пусть в дом твой стекается столько радости, сколько ниток во всех этих отрезах и платках. Пусть