Но доверие должно быть взаимным. С одной стороны, Макферсон обязан был гарантировать полную чистоту всех деталей каждой марки, предлагаемой на продажу, а с другой – приходилось отдавать свои марки в руки людей, которых он, собственно, едва знал. Если кто-то из них случайно повредит марку, то Макферсону оставалось надеяться, что этот кто-то честно признается. Если по ошибке он отправит марку, не проставив цену или проставив цену карандашом, то ему оставалось верить, что никто не заберет марку и не сотрет тайком цену. И, наконец, оставалось верить, что никто не подменит его хороший экземпляр на поврежденный или – того хуже – не поменяет редкую разновидность на обычную марку. Все это было игрой, некоторым риском, потому что среди сотен тысяч марок Макферсон не мог отследить каждую, а даже если б мог, то кого обвинять – коллекционера, который держал альбом последним или предпоследним? Ведь марку могли повредить несколько недель назад.

Возможно, нет другого такого объединения людей, где настолько развито понятие чести. Коллекционирование марок – совершенно особое искусство, и если что-то может его погубить, так это появление большого числа подделок. Марки определенных стран подделывают особенно часто, и их коллекционируют очень немногие люди. Обо всем этом профессиональный филателист прекрасно осведомлен и поэтому всегда настороже – в интересах сообщества.

Для коллекционера это ограничение не столь строгое – зато меньше искушение подделать или даже украсть марку. Изготовить фальшивую марку для своей коллекции – значит потрафить собственной ловкости рук и терпению; создавать же подделку ради денег, не говоря уж о соображениях морали, очень опасно – ввиду необычайной сложности.

За долгие годы – а отец взял его в дело еще мальчиком, когда торговля почтовыми марками переживала в конце девятнадцатого века бум, – Макферсону доводилось сталкиваться лишь с тривиальными и мелкими попытками жульничества; так продолжалось, пока он не начал вести дела с Каргейтом.

Каргейт, как любой продвинутый коллекционер, не пытался охватить марки всех стран. Он посвятил себя двум группам: во-первых, собирал марки Британской Вест-Индии, а во-вторых, британские марки с надпечатками для использования в колониях. Для того кто, сберегая собственный разум, сторонится филателии, подобное ограничение может показаться слишком строгим, но человек, уже зараженный коварным вирусом, понимает, что это громадное – и затратное – поле деятельности.

Именно по поводу марок с Багамских островов Макферсон почувствовал первое беспокойство. Каргейт приехал к нему и сообщил, что располагает кое-какими дублетами, годными для обмена или продажи. Он открыл небольшой кожаный альбом для переноски марок и продемонстрировал содержимое.

Макферсон до сих пор помнил, как поразило его увиденное. В то время Каргейт был пока новым клиентом, и Макферсон не представлял, какая у него коллекция.

– Прекрасные марки! Старые Багамы в нулевом состоянии – большая редкость. Эти еще без водяных знаков или уже «королевские колонии»?

– Да по цвету же видно. Такого серо-лавандового на поздних нет.

– Верно. Но это не относится к пенсовым и, как в нашем случае, четырехпенсовым бледно-розовым. – Макферсон, несмотря на свое добродушие, не терпел, когда с ним обращались как с ребенком; да и о первых мудреных выпусках багамских марок он знал побольше других. Чтобы скрыть раздражение, он нагнулся к маркам и воскликнул: – Четырехпенсовые и шестипенсовые великолепны! И зубцовка хороша.

– Вы серьезно думаете, что можете оценить перфорацию на взгляд? – Вопрос прозвучал как насмешка.

– Это не четырнадцать на шестнадцать, не похоже и на тринадцать. Остаются два варианта.

– На самом деле здесь комбинированная зубцовка. Одиннадцать с половиной или двенадцать – на одиннадцать.

– Да быть не может! Нулевки! И дублеты! Феноменально!

– Они хранятся в нашей семье долгое время. Мой двоюродный дедушка бывал на островах и, к счастью для меня, привез много редкостей. Почему бы не пустить в циркуляцию те, которые мне не нужны?

– Лично я сохранил бы все, попади они мне в руки. Но прежде чем покупать, я хочу очень аккуратно измерить перфорацию. Различия с ходу не определишь.

– Да что тут такого? Честно скажу, даже если вы со мной не согласитесь, я буду придерживаться своего мнения.

– А я, пожалуй, своего. Вы подождете минутку, сэр? Хочу принести одно приспособление – только что появилось в продаже.

– Да пожалуйста. Только недолго, у меня не так много времени. – Каргейт сел у стола во внутренней комнате магазина и забарабанил пальцами. Может, он и знал все о комбинированной зубцовке, однако понятия не имел ни о каком новом изобретении. И уж конечно, он не мог представить, что через несколько лет этот вопрос всплывет на суде, а старательному адвокату придется растолковывать, что «Перф. 14» означает, что четырнадцать перфорационных отверстий умещается на двух сантиметрах, а «комбинированная, или смешанная, зубцовка» означает, что у марки разная перфорация по вертикали и по горизонтали.

Впрочем, в тот день Каргейта беспокоило только устройство, которое Макферсон принес в кабинет. Быстро мрачнея, он уставился в комбинацию лампы и увеличительного стекла – или даже зрительной трубы.

– Вы совершенно уверены, что их никто не трогал, кроме вашего двоюродного дедушки и вас?

– Совершенно. А что?

– Тогда, боюсь, кто-то провел вашего двоюродного дедушку.

– Я всегда считал, что он лично купил марки на почте.

– Вы никогда не светили на них ультрафиолетом, сэр?

– Нет.

– Тогда, наверное, вы захотите взглянуть… Сюда.

Каргейт взглянул, и на его лице появилось неподдельное изумление. Бледно-розовая марка с головкой юной королевы в короне словно распалась на две части. Жемчужины непонятно откуда взявшегося королевского ожерелья были явно напечатаны, к сожалению, совершенно не на том кусочке бумаги, что надпись «четыре пенса». Не говоря ни слова, Макферсон убрал марку и положил на ее место шестипенсовую серо-лавандовую, упомянутую прежде. Под лампой оказалось, что марка скомпонована из шести разных фрагментов, – тот, где было написано «Багамы», теперь явно был другого цвета.

– Части от шестипенсовой фиолетовой, похоже, более позднего выпуска – и гашение пером, судя по чернильному пятну на букве «Н», выцвело на солнце и потом аккуратно подкрашено. Я бы на вашем месте, сэр, уничтожил эти марки.

– Пожалуй, так и поступлю, – ответил донельзя огорченный Каргейт. – Не знаю, как и зачем это сделано, но работа мастерская. Уберите их из-под лупы – и вы не найдете соединения.

– Ни за что. Замечательный аппарат.

– Да. – Каргейт метнул на машину сердитый взгляд. – Жаль, что его изобрели. Вот уж действительно, неведение – благо.

В целом, Каргейт мужественно перенес удар – и даже вновь обрел высокомерную презрительность; Макферсон ни за что не поверил бы, хотя мысль такая мелькнула, что марки переделывал сам Каргейт. Выставить на продажу в качестве настоящей марку, слепленную из четырех или пяти фрагментов, из которых некоторые взяты вообще от посторонней марки, с перебитой под самую редкую разновидность перфорацией, – несомненно, бесчестно, если сделано сознательно. Но так ли это? Макферсон, сам неспособный на подобное жульничество, готов был все сомнения трактовать в пользу Каргейта. А что касается двоюродного дедушки, который вроде бы привез марки, то либо он сам для развлечения исполнил жульнический шедевр, не собираясь его продавать, либо Каргейт ошибся, и его родственник купил марки не на почте на Багамских островах, а на родине, у какого-то мошенника.