Роман оперся локтем на стол и подпер щеку рукой, глядя на меня с какой-то веселой безнадежностью.

— Что?

— Значит, я должен сказать своей матери, чтобы она не утруждала себя приходом?

Оскорблять Евдокию и ведьмовские ковены Атланты не входило в мои планы. Я и так ходила с ними по тонкому льду.

— Твоя мама приглашена.

— А как насчет Стаи? Царя Зверей — лучшего друга Кэррана.

Гррр.

— Стая тоже приглашена.

— А Лютер?

— Лютер? — Какое отношение к этому имел самозваный волшебник «Биозащиты»?

— Я столкнулся с ним по дороге сюда и случайно упомянул о свадьбе.

Ах, вот как.

— Ты похвастался, что будешь исполнять обязанности.

— Да, я сделал это, и ни о чем не жалею. Приедет весь отдел «Биозащиты».

Я зажмурила глаза и попыталась сосчитать в уме до десяти. Иногда это помогало. Раз… два…

— А еще, твой отец.

Мои глаза резко открылись.

— А что мой отец?

Роман моргнул.

— Это был настоящий рык.

Асканио кивнул, его глаза расширились.

— Да, иногда она становится пугающей. С ней очень трудно работать.

— Могу себе представить. — Роман кивнул мне. — Роланд будет присутствовать и, вероятно, пригласит несколько человек.

— К тому времени, когда состоится свадьба, мы, возможно, будем в состоянии войны. Он не придет, поверь мне на слово.

— Кейт, ты хороший человек, но ты бредишь. Это нормально. Ты выходишь замуж. Предполагается, что ты несешь бред, иррациональна и сходишь с ума.

— Опять же, эта свадьба для меня и Кэррана. Ты не превратишь ее в цирк с конями.

— Нет. — Роман поднялся со стула. — Первая брачная ночь для тебя и Кэррана. Свадьба для всех остальных, и это цена, которую ты платишь, чтобы попасть на первую брачную ночь. Не волнуйся. Я обо всем позабочусь. В любом случае, у нас есть проблемы поважнее. Пифии хотят тебя видеть.

— Да ну. — Когда пифии хотели что-то сказать мне, это никогда не было чем-то хорошим, вроде того, что: «ты будешь долго жить, растолстеешь и будешь счастлива». Это всегда было: «Конец света. Исправь это!»

— Моя мать была очень настойчива. — Добродушное веселье соскользнуло с лица Романа, и его глаза стали серьезными. — Сиенна кое-что предвидела.

Держу пари, что так и было.

— Я не пойду, Роман. У меня здесь полно дел, и если вот-вот случится что-то плохое, я не хочу знать.

— Это касается твоего сына, — сказал он.

***

— КАК ДАЛЕКО это место? — Я вгляделась в заросшую дорогу. Джип взревел и изрыгнул гром, выжимая мили из заряженной воды. Обычно, когда пифии хотели меня видеть, я встречалась с ними в Столетнем парке, который когда-то был местом празднования Олимпийских игр, а теперь представляет собой густую, но тщательно ухоженную дикую местность в центре Атланты, принадлежащую ковенам. Встреча с ними там также включала в себя вхождение в пасть волшебной черепахи, что мне совсем не нравилось.

На этот раз Роман сказал, что они ждут меня в каком-то месте под названием Кокран Милл Парк. По словам Романа, теперь это был не столько парк, сколько лес, и, по-видимому, чтобы добраться до него, требовалось два часа езды по адским пробкам и плохим дорогам. Мы на пятнадцать минут застряли за верблюдом, потому что чертова штуковина делала крюк вокруг воронки и отказывалась идти по деревянным доскам. Наконец, всадник слез и натянул поводья, крича и размахивая руками, и бедного верблюда вырвало прямо на голову мужчине. Поделом ему.

Теперь мы ехали по Саут-Фултон, которая давным-давно оставила все попытки отбиться от посягательств магических лесов. Клены, гикори и тополя теснились на крошащемся тротуаре, сплетая свои ветви над головой, и ехать по нему было все равно, что въезжать в зеленый туннель, где солнце окрашивало его в более яркий зеленый цвет вверху.

— Почему здесь? — спросила я. — Почему не в «черепахе»?

— За парком следят, — сказал он.

— Кто?

Роман бросил на меня взгляд.

Ну, конечно.

— С чего бы моему отцу интересоваться ковенами?

— Не ковенами. Пифиями. И особенно тобой, пришедшей к пифиям. Сворачивай здесь.

Я свернула направо на грунтовую дорогу, и джип покатился к небольшой парковке. Я припарковалась и вышла.

— Отсюда мы пойдем пешком, — объявил Роман и начал спускаться по узкой тропинке.

Лес вокруг нас был наполнен звуком и светом. Птицы щебетали, пели и перекликались, белки что-то грызли, а лисы смеялись. Волчий вой взмыл к небу, слишком далекий, чтобы представлять угрозу. Толстый барсук, пошатываясь, вышел на нашу тропинку, посмотрел на меня маленькими глазками, будто обидевшись, что я осмелилась вторгнуться в его владения, и неторопливо удалился. Это был лес ведьм. Он принадлежал животным и тем, чья магия была настроена на природу. Нормальные люди посещали его не часто, и им не были рады.

— Будь бодрее, — сказал Роман. — Светит солнце, и воздух чистый. Прекрасный день для похода.

Если бы только я могла выбросить из головы своего отца и кресты. Я очень надеялась, что не начала войну этим утром.

Деревья расступились, открывая скалистое озеро с чистой водой, обрамленное огромными валунами и обсаженное изумрудно-зелеными деревьями. Над ним возвышалась шестидесятифутовая каменная стена. В Атланте на самом деле не было гор, за исключением горы Стоун-Маунтин, которая, по сути, представляет собой огромный валун, каким-то образом потерявшийся у своих друзей, Аппалачей. Это место выглядело так, словно принадлежало северо-западной Джорджии.

Я взглянула на Романа.

— Раньше это было менее впечатляюще, — сказал он. — Во время предпоследней вспышки здесь произошел магический взрыв. Гора выступила из-под земли, и трещины дошли до самого Маленького медвежьего ручья, открыв его. Теперь это Маленькая медвежья река. — Он указал посохом на камни. — Мы ждем здесь.

Мы сидели на валунах. Я смотрела на воду. Озерцо, с маленькими водопадами, сбегающими по камням в его дальнем конце, было кристально чистым. Таким красивым и безмятежным. Роман был прав. Это был хороший день для похода.

Три женщины вышли из леса справа от нас. Евдокия шла первой: пухленькая, средних лет, с каштановыми волосами, доходящими до середины спины, она двинулась по тропинке к воде, ее простая белая туника задевала листья. Роман действительно был похож на свою мать. Поначалу так не казалось, с его усами, бородой и длинной конской гривой волос, но в нем было много от Евдокии. Она пряталась в уголках его рта, когда он улыбался, и сияла в его глазах, когда ему казалось, что он сказал что-то смешное. Я встречалась с его отцом. Он был худым, как жердь, суровым человеком. Если бы Григорий когда-нибудь улыбнулся, его лицо треснуло бы и отвалилось от головы.