Практический и циничный склад ума мистера Харриса тогда помог ему сделать единственный вывод – планшет русского, это сейф с каким-то секретом внутри. Никогда Алекс его не оставляет без присмотра, носит на себе, перекинув через плечо, не расстается с ним даже в выходные дни.

К закату солнца непрерывная цепь китайцев, будто трудолюбивые муравьи снующих по единственно правильному маршруту, проделала работу, сопоставимую с производительностью парового экскаватора. Громоздкий механизм неожиданно натужно закряхтел, выпустил из трубы облако дыма и сердито заскрипел шарнирами, заставив мистера Харриса одновременно возрадоваться и поморщиться от этого препротивного звука.

– Алекс! На сегодня достаточно! Пусть идут домой! Мы больше не нуждаемся в их помощи, отпускайте! – смотритель жестом повелителя распорядился освободить строительную площадку.

Русский инженер промолвил старику Ли какую-то короткую фразу, после чего тот с видом, выражающим полную покорность, громко скомандовал и цепь носильщиков породы тут же сменила маршрут, черной ниточкой удаляясь в сумерках в направлении Шанхая.

– Как вам это удается, Алекс? Обычно такой подряд стоит приличных денег, – мистер Генри Харрис, провожая взглядом рабочих, пытался перекричать рокочущий привод механического монстра, опустившего ковш в пыльную груду камней.

Механик агрегата, он же его спаситель и повелитель, азартно натянув на глаза громадные очки, принялся энергично двигать рычаги, при этом издав победный клич сродни тому, что можно услышать от африканских туземцев, заставивших упасть слона. Работа продолжилась вопреки обстоятельствам и злому року.

Мистер Бурдж, не вдаваясь в подробности, жестом пригласил старика Ли взобраться наверх, чтобы закончить дело.

– Зачем он тут нужен? – в тоне Харриса сквозило не то, чтобы высокомерие, но опаска. Пребывая в Шанхае уже четвертый год, он не единожды сталкивался с коварством и непредсказуемостью китайцев, совершенно не питавших добрых чувств к иноземным пришельцам.

– Старик хочет удостовериться, что все договоренности в силе… – Алекс стал между китайцем и смотрителем, продемонстрировав свою готовность выступить переводчиком.

– О каких договоренностях речь? – Харрис недовольно скривил рот, всем своим видом показывая, что не имеет намерений вести какие-либо разговоры с ненавистными «узкоглазыми».

Старик, облаченный в тулуп, подбитый ватой, приблизился к англичанину и в знак почтения снял серую войлочную шапку, загнутые вверх поля которой напоминали крышу пагоды. Китаец, глядя на Харриса, возвышавшегося над ним на две головы, произнес длинное предложение.

– Ли говорит, что сегодняшняя помощь, это знак доверия и аванс с их стороны, – с некоторой задержкой, подбирая слова, перевел Алекс.

– Мистер Бурдж… что происходит? Вас кто-то уполномочивал на какие-то переговоры с китайцами? Или, быть может, вы стали главой компании «Жардин Мэтисон», а меня об этом не предупредили?

Старик Ли, не понимавший ни слова в разговоре англичан, с интересом вглядывался в лицо того, который показался ему главным и внимательно вслушивался в раздраженные интонации.

– Мистер Харрис… Когда я на месте устанавливал линию трассы, мной в инженерный департамент была подана бумага, в которой я детально описал необходимость переноса дороги на милю западнее. Уважаемый Ли – старейшина одного из многочисленных местных родов, просил не тревожить память предков и обойти их древнее кладбище, где покоятся останки не одного поколения из предков.

У мистера Харриса сложилось впечатление, что китаец вполне понимает, о чем они разговаривают с Алексом. Он принялся энергично кивать головой, поддерживая русского в каждом его слове, а затем, при первой же паузе, вставил своё слово.

– Память предков священна, покой их вечен, и тревожить их дух невозможно ни при каких обстоятельствах.

Алекс довел до Харриса краткий смысл сказанного китайцем, и от себя добавил:

– Старик Ли обещал, что они готовы пожертвовать частью рисовых полей, чтобы кладбище осталось нетронутым. Мне кажется, сегодня мы получили достойное подтверждение их добрых намерений. По крайней мере, канцелярия на мои предложения согласилась, и мой проект трассы в обход кладбища был проштампован к проведению работ. Странно, мистер Харрис, что вы о том не проинформированы должным образом.

В свете факелов, что уже зажгли вокруг экскаватора, глаза Харриса показались китайцу недобрыми.

– Это вы мне будете рассказывать, куда вести дорогу? У меня единственные командиры – это управляющий и здравый смысл. Я сказал, дорога пойдет прямо! У меня нет времени на эти ваши упражнения. Если китаец хочет денег за работу, он их получит, думаю, за пятьдесят рабочих вполне хватит.

Русский инженер не стал переводить сразу, а лишь обратился к смотрителю, пытаясь скрыть свое волнение:

– Мистер Харрис… Всего-то нужно удостовериться в моей правоте. Чертеж в конторе, на местности разбиты колья. Вы сейчас совершаете непростительную ошибку…

– Пятьдесят, и точка. Больше не дам!

– Я не о людях. То, что их было триста, в данный момент не имеет значения. Я о кладбище. Они этого не простят, – русский инженер пытался вразумить своего смотрителя, одновременно наблюдая, как взгляд старика Ли меняется с благостного на колкий, даже жестокий.

– Да кем он себя возомнил, чтобы меня прощать? Иисусом Христом? Пошел вон, узкоглазая тварь!

Последняя фраза Харриса, произнесенная тоном колонизатора и сопровождаемая красноречивым жестом, в переводе не нуждалась.

Старик Ли, погладив рукой свою жиденькую, но длинную бороду, тут же поднес ладонь к горлу, резко проведя по ней ребром. Харрис, уже отдававший команды механику, этого не заметил, а русский инженер не стал его расстраивать, он лишь поклонился старику, всем своим видом выражая сожаление…

– Хотя фортуна вновь и вновь любезна…

Цыгане с присущим им темпераментом, стоя в пол-оборота к зрителям, эмоционально жестикулировали, медленно группой двигаясь к центру сцены.

– Беспечность – наш коварный враг! – продолжали их соплеменники со сцены.

– Помни, друг мой, что до края бездны…

Фраскита и Мерседес явно проигрывали красавице Кармен не только сценическими костюмами и размером алых цветков в пышных черных волосах, но и чертами лица. Лузгин с самого начала оперы обратил внимание, что подружки роковой цыганки явно более опытны, чтобы не сказать – староваты для своих образов. На их фоне главная героиня, выгодно отличавшаяся стройностью фигуры и красотой лица, держала на себе внимание зрительного зала, совершенно не напрягаясь.

– В горах один неверный шаг… – за время представления Лузгин, не отличавшийся искренней тягой к опере и глубоким знанием предмета, всё же приспособил свой слух и из общего хора уже выделял меццо-сопрано Кармен.