Так уж случилось, что судьбы полусотни людей сошлись на этом безымянном разъезде. Никто из присутствующих не испытывал особых иллюзий. Остаткам третьей роты предстояло принять здесь смерть в бою с превосходящими силами противника, чтобы дать возможность жить другим.

Для прикрытия отхода Ивану в подчинение дали остатки роты, правда без офицеров и нескольких отделений, и противотанковое орудие с расчетом. Полк ушел, и в душе Ивана зазвенело пронзительное одиночество. Скорее всего этот разъезд – последнее его пристанище. Но для этого и надел он форму, чтобы при необходимости отдать за Родину жизнь… Но отдавать рановато. Еще повоюем!

У Ивана были живое пространственное воображение и талант видеть перспективу боя. И сейчас, по логике, а то и по наитию, он расположил огневые позиции бойцов, а также артиллерии – единственной пушки с пятнадцатью снарядами.

– Окапываемся глубже! – понукал он подчиненных. – Не жалеем себя! Враг нас не пожалеет!

Простая солдатская правда – чем глубже копаешь окоп, тем меньше шансов, что закопают тебя. Жизнь бойца часто зависит не от того, насколько он метко стреляет, а от того, как глубоко окапывается. Раз, два – летит пропеченная зноем почва. Бойцы копают траншеи, которые вскоре для многих из них станут могилами.

Ядро небольшого отряда составлял взвод под командованием Ивана. В самые тяжелые моменты он продемонстрировал правильность слов Суворова – тяжело в учении, легко в бою. Благодаря дисциплине и слаженности большинству его бойцов удалось уцелеть в боях и на марше.

Если своих бойцов Иван знал как облупленных, то за чужих поручиться не мог. Поэтому выстраивал позиции так, чтобы на всех направлениях были его люди, на кого он мог положиться. И это помогло избежать проблем еще до начала боя.

Когда с окопами и маскировкой было покончено и Иван объявил отдых, к нему подошел смущенный красноармеец Гурьев – кряжистый деревенский парень, обладавший незаурядной силой и уравновешенным характером.

– Товарищ лейтенант. Тут такое дело…

– Не тяните, товарищ красноармеец. – Иван смочил потрескавшиеся губы водой из фляги и вытер пот. – Докладывайте.

Гурьев покраснел еще больше. Потом выпалил:

– Сасько Дмитро, из третьего взвода. Он своих подбивает к немцу перейти. Говорит, командиры-коммунисты нас бросили. Листовку показывает. Ну, из тех, что с самолета сбрасывали: «Бей жида политрука, морда просит кирпича». Там еще курево и жратву обещают.

– Так, значит, – кивнул Иван и легко поднялся с земли.

– Только получается, я как бы донес.

– Как бы? Нет, товарищ красноармеец. Вы раскрыли изменника и предателя. Если бы не сделали это, сами были бы таким же.

– Дык я в понимании…

Иван выстроил подразделение. Остановился напротив пузатого, ширококостного Сасько, призванного в сороковом году из Днепропетровска, уже не мальчика, лет двадцати шести. Приказал:

– Дайте винтовку.

Сасько протянул оружие, сжав на миг, будто не хотел отдавать. Иван передал оружие сержанту Богатыреву.

– Теперь, Сасько, снимайте сапог.

– З-зачем? – красноармеец икнул.

– Я приказываю. Ну, быстро!

Красноармеец стянул правый сапог. Потом левый. Иван взял его, встряхнул. Оттуда выпала мятая листовка – все, как и говорил Гурьев.

– Значит, к немцам собрался. За шнапсом и сигарами, – угрожающе произнес Иван и вытащил из кобуры свой ТТ. – Рота, смирно. За измену Родине, в связи с тем, что нам далеко до особого отдела и трибунала, данной мне трудовым народом властью приговариваю красноармейца Сасько к расстрелу!

А дальше начался театр драмы и балета. Сасько ползал на коленях. Умолял простить дурака. Обещал искупить кровью, с честью погибнуть во имя народа и партии. И Иван ощущал, что решимость его тает, – он не сможет выстрелить в этого слизняка.

Наконец лейтенант убрал пистолет в кобуру и кивнул:

– Кровью искупишь.

И в глубине души понимал, что не прав. Но сделать с собой ничего не мог.

Перед началом боя Иван приказал присматривать за трусом и в случае чего ликвидировать без всякой жалости.

– Сделаем, в лучшем виде, товарищ капитан, даже свистнуть не успеет, – сказал балагур и заводила отчаянный командир отделения Богданов.

Бой начался в шестнадцать двадцать. По дороге проскочили два мотоцикла – передовой дозор. Их ничего не насторожило, замаскировавшихся красноармейцев не увидели. Потом послышался гулкий рокот десятков моторов. Показалась колонна – несколько танков, бронетранспортеры с пехотой, мотоциклы с пулеметами. Какой-то утробный, жадный рык. Ощущение, будто движется железное животное, которое хочет жрать.

Иван отдал приказ не стрелять.

Расстояние сокращалось. Весь в зеленых ветках, похожий на лешего, затаившись в кустарнике, лейтенант терпеливо ждал. Сидевшие на броне немцы для профилактики дали очередь по кустарнику – слава богу, никого не задели, хотя пули прошли совсем рядом.

Сквозь рокот пробивался тонкий звук губной гармошки. Немцы расслаблены – развлекаются, твари. Ну, ничего, аккомпанемент сейчас будет знатный.

Поймав на мушку мотоциклиста, Иван задержал дыхание и плавно вдавил спуск. Грохнул выстрел – мотоцикл вильнул, перевернулся. Следующий за ним железный конь едва не вылетел с дороги, пытаясь обогнуть невезучего собрата. Залпом с него снесло и водителя, и пассажира.

Немцы на ходу спрыгивали с брони, огрызаясь огнем. Танк замедлил ход, разворачивая пушку, – у Ивана екнуло в груди. Ему показалось, что зев ствола смотрит прямо на него.

Грохнуло. Танк дернулся и остановился. Из него повалил дым, выпрыгнули танкисты – их уничтожили дружным огнем.

Отлично отработала противотанковая пушка!.. Она грохнула еще раз…

Иван до хрипоты орал, отдавая команды. Немцы поняли, откуда бьют, и двинули цепочкой, перебежками к лесу, под прикрытием пулеметов. Но тут по фашистам врезали с другой стороны дороги.

Артиллеристы под шумок перетащили на руках пушку на запасную позицию. И подбили БТР, повредили башню еще одному танку.

Легкий танк Т-2 рванул на всех парах вперед, и артиллеристы достать его уже не могли. Тогда из укрытия вынырнул пехотинец, швырнул связку противотанковых гранат. Был срезан очередью, но танк застыл с исковерканной гусеницей.

Бой зажил по своим законам. Низко стлался дым от разбитой техники. Стоял грохот взрывов и очередей. Валились раненые и убитые. Горела сухая трава. Прицельным пушечным огнем немцы смели расчет противотанковой пушки – жалко ребят, героически сражались! Задымил еще один БТР.

Немцев было много. Очень много для небольшого красноармейского отряда с замолкшей пушкой. Но отступать было нельзя. Приказ – держать разъезд до вечера.

Немецкая колонна встала, не пытаясь больше прорваться вперед. И вдруг начала пятиться. Танки разворачивались, водя из стороны в сторону пушками.