— Ну, вы сравнили! — возмутилась Вера. — Электричество существует, подтверждается всякими опытами, оно работает, наконец! А душа? Что это вообще такое?

— Душа тоже подтверждается и работает. А что она такое?… Вы знаете, что такое электричество?

— Ну, я не специалист… — замялась Вера. — Но есть наверняка какое-нибудь определение! Как бы там ни было, я точно знаю, что электричество существует! Меня им било, вот!

— А я вот специалист по реинкарнациям. И точно знаю, что переселение душ не менее реально, чем этот ваш электрический ток.

— Это, видимо, какое-то особенно тайное знание! — саркастически усмехнулась Вера.

— Не бывает никакого тайного знания! — серьезно и даже торжественно сказал Шоно. — Тайна и знание в принципе несовместны, как гений и злодейство. Там, где начинается одно, кончается другое. Большая часть того, что принято называть тайным знанием, валяется под ногами, как камни, надо только не лениться поднять. Иногда нужно перевернуть несколько камешков, реже — несколько валунов, и уж совсем изредка приходится вооружаться лопатой и киркой, чтобы докопаться до основания огромной скалы. Это называется наукой и к тайнам не имеет никакого отношения.

— Как-то вы все абстрактно говорите. Моему слабому женскому разумению без примеров недоступно.

— Извольте! Человечество накопило огромный опыт в отношении здорового образа жизни, и что же? Многие ли учатся на нем? Отнюдь! Вот и вы отказываетесь от правильного дыхания! — Шоно улыбнулся, похлопал Веру по руке и встал, намереваясь уходить.

— Я не отказываюсь, просто мне сейчас и обычным способом дышать трудно.

— Это ничего, это скоро пройдет. Что ж, мне пора. Сейчас меня сменит Мартин, с ним вам будет повеселее, чем с таким нудным стариканом, как я.

— Одну секунду! — удержала его Вера. — Вы не сказали мне, что же такое, по-вашему, тайна?

— Тайна — это цветок, растущий в идеальном мире, скажем, на Древе Жизни. Иногда он превращается в плод, который, созревши, роняет свои семена в мир материальный. И тогда в нашем мире может произрасти двойник или, вернее, отражение тайны. Но для этого необходимо сочетание многих условий — как и для обычных земных растений. Так вот, если этот двойник прорастает, то он рано или поздно превращается в знание для тех, в чей сад угодил. Но источаемый им аромат притягивает не только садовников, но и тех, кто жаждет пожрать оный плод. Эти последние обладают поразительно чутким нюхом, но интересует их не знание, а единственно удовлетворение некоей страсти, вроде властолюбия или похоти. Понимаю, что сия метафора требует комментария, но объяснять на бегу невозможно, а я и вправду должен откланяться. Но обещаю, что мы еще с вами вернемся к этой теме, — так сказал Шоно, учтиво поклонился и вышел, оставив Веру в глубокой задумчивости.

Вера слышит, как Шоно и Мартин обмениваются в коридоре парой коротких фраз на неведомом, похожем на кашель, наречии, а через минуту раздается деликатный стук в дверь. Вера напускает на себя вид скучающей одалиски и грудным голосом отвечает:

— Входите!

Появляется Мартин, смахивающий на усталого рыжего клоуна, только что смывшего с лица грим. Его глаза совершают ряд трудноуловимых движений, словно следя за полетом мухи, и замирают, вперившись в точку над Вериной головой. Вера невольно поднимает взгляд, пытаясь понять, куда он смотрит, но, не обнаружив ничего, достойного внимания, интересуется:

— У меня там нимб? Или рога?

Мартин заметно розовеет и переводит взор на подушку.

— Пророка Моисея часто изображали с рогами на голове, — сообщает он неожиданно, — а все потому, что по-древнееврейски «рога» и «лучи» называются одним словом — карна́им. Вот и получились рога мудрости вместо лучей.

Вера весело хохочет:

— А я — то думала, что ему жена изменяла! Кстати, у него была жена, да? А как ее звали?

— Ципора, то есть птица. Но интересно, что это имя можно перевести и как «лучезарная». Только я не думаю, что она изменяла мужу. Хотя бы из чувства благодарности. Он ведь был ее избавителем.

— О, вы не знаете женщин! Мы такие змеи! — продолжает резвиться Вера. — А от чего он ее избавил?

— Видите ли, э-э… это, собственно, только гипотеза… — смущенно мнется Мартин. — К тому же она довольно пикантного свойства…

— Давайте, выкладывайте вашу пикантную гипотезу! Я уже давно не школьница! — Вера делает большие глаза, подпирает подбородок кулачками и становится похожа как раз на любопытную школьницу.

— Что ж… Я вас предупредил. Дело в том, что в те времена была широко распространена религиозная проституция.

— Как это — религиозная? — изумляется Вера.

— Это явление подробно описано еще Геродотом. В Вавилоне каждая женщина должна была раз в жизни прийти к храму Афродиты, или Милитты по-ассирийски, и там отдаться во имя богини любому пожелавшему этого чужеземцу. Плата же отходила в пользу храма. А кроме такой одноразовой, существовала и постоянная религиозная проституция — девушки, посвященные богине любви Иштар, то есть Астарте, жили при храме на полном содержании, а их дети воспитывались в царском дворце. Это было весьма почтенное занятие. Во времена Моисея женщины служили богам и богиням таким образом практически повсеместно — и в Египте, и на Кипре, и в Персии, и в Индии. В Земле Израиля хиеродулы, как правило, сидели у источников в оазисах, через которые проходили все караванные пути. Таких… э-э… служительниц культа называли хозяйками колодца — baaláth beér.

Вера прыскает в кулак.

— Что вас так рассмешило? — удивляется Мартин.

— Извините, просто по-русски грубое название проститутки очень похоже на это вот, что вы сказали. Продолжайте, прошу вас!

— Ну, это-то как раз не странно. Да, на чем я?… А! Так вот, Ципора была дочерью главного священника, человека, бесспорно, богатого. И тем не менее Моисей — которого все принимают за египтянина, то есть чужестранца, — встречает ее возле колодца. Спрашивается, чем занималась там девушка из богатой религиозной семьи? Навряд ли она пришла туда за водой. Священник должен был бы иметь для этого слуг, согласитесь! Позднейшие предания объясняют это дочерним усердием, оно и понятно — иудаизм со времен царя Иосии крайне негативно относился к блуду во славу Ашер, сиречь Астарты.

— А в чем же заключалось избавление?

— Моисей прибыл к источнику в тот момент, когда Ципору и ее шестерых сестер обижали семеро пастухов — здесь, по всей видимости, имеет место гипербола, вполне обычная для древних текстов. Скорее всего, и она была там одна, и пастух, который имел на нее виды вполне определенного толка, тоже. Трудно поверить в то, что Моисей справился бы в одиночку с семерыми мужчинами, хотя… qui sat?[15]Ну, а потом он взял Ципору в жены, избавив таким образом ее от… э-э… жертвенной деятельности.