– Нам полагается любить наших врагов, людей, которые пытаются причинить нам зло? Мы не должны защищаться?

– Только потому, что вы беспокоитесь, остаетесь при своем недоброжелательстве и не просите Бога разрешить ваши проблемы. Если ты поверишь и будешь на практике следовать словам Христа, у тебя не будет врагов.

– Что ж, как ты уже сказал, никто не идеален.

– Madre, сотни тысяч людей на земле всецело следуют этим словам, и жизнь их полностью отличается от жизни большинства – радость переполняет их.

– Сотни тысяч?

– Я должен изменить их число до сотен… тысяч миллионов. Ты поможешь мне? Ты будешь моим первым апостолом?

Моя блузка промокла от пота, сердце колотилось о ребра. Мертвый сын, которого я обожала, был жив. Он безжалостно расправлялся с моей верой – или недостатком ее – и требовал, чтобы я изменилась, не сходя с этого места. Он говорил правду. Я не верила. Я потерплю неудачу в том, что он от меня просит.

Его голос становился все глубже:

– Попроси Бога доставить новые полотенца в эту комнату, Madre, так, будто от этого зависит твоя жизнь.

– Что?

– Новые полотенца.

– Сейчас?

– Да.

– А если бы от этого и вправду зависела моя жизнь?

– Она зависит, просто ты этого не видишь.

Дрожа, плача, я опустилась на колени и сложила руки: – Господи, я не знаю зачем, но пожалуйста, пожалуйста, пошли нам новые полотенца, как того хочет Джесс!

Пока я стояла на коленях и бормотала эти «пожалуйста, пожалуйста», мальчик подошел к двери и открыл ее. За дверью стояла горничная с полной охапкой полотенец.

Джесс взял их, поблагодарил и закрыл дверь.

Тут меня осенило, что солнце уже садится.

– Джесс, это был просто вечерний обход прислуги.

– Для тебя это так, потому что ты не веришь.

Долго он еще будет мучить меня?

Он положил полотенца, подошел ко мне и стиснул мои плечи:

– Тебе нужно поесть.

Я не смогла бы ничего съесть, даже если б попыталась.

– Нет.

– Следуй за мной, – сказал он и вышел на террасу.

Когда мы там очутились, я увидела, как внизу люди ужинают на воздухе, на их столах мерцают свечи, официанты ходят среди них, принимая заказы и разнося еду. Над беседой и смехом плыла негромкая музыка. Мне очень захотелось сидеть за одним из этих столиков и ужинать с Джессом – просто ужинать, как обычно. Вместо этого он встал на стул и протянул мне руку:

– Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: «Перейди отсюда туда», и она перейдет; и ничего не будет невозможного для вас.

То была прямая цитата из Евангелия от Матфея, глава семнадцатая, стих двадцатый. И сам Иисус это говорил.

Джесс добавил:

– Включая полет. Мама, возьми меня за руку.

Я в ужасе шагнула назад, качая головой:

– Джесс, не делай этого со своей бедной мамой! Не делай этого! Ты хочешь, чтобы я разбилась? Я не могу летать, ради Христа!

Джесс улыбнулся:

– Но я – Христос.

Полная тревоги, я вбежала в номер, нашла спальню и упала на кровать, не пытаясь сдержать всхлипывания. Или все это было бредом, или моя вера была поддельной, как с предельной ясностью показал Джесс. Это было невозможно – сдвинуть горы. Я не могла летать без самолета. Никто не мог. Я не призвала в номер полотенца. Они появились тут благодаря случайному стечению обстоятельств. Но больше всего я боялась подвести своего сына, который вернулся к жизни, чтобы спасти нас. По крайней мере, я думала, что он мой сын.

Я села, полная ужаса, вспоминая Евангелие от Матфея, главу двадцать четвертую, стих двадцать четвертый: «Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных». Неужели, прикинувшись Джессом, явился демон?

Я в ужасе уставилась на Джесса, который вошел в комнату, сел рядом со мной и обнял. Мой страх исчез. Мое сердце знало, кто он такой.

– Давай попробуем другой способ. Верь мне. Все будет в порядке.

Я кивнула, вытерла лицо и последовала за ним обратно в гостиную. Сумерки кончились, в небе повис роскошный горбатый месяц. Джесс включил свет и сел, скрестив ноги, на розово-голубом ковре, как свами [37].

– Давай медитировать, – сказал он.

– Я не умею.

– Помнишь: «Учитесь спокойствию и знайте, что я – бог»? Вот и все.

Я села рядом с ним, скрестив ноги.

– Будет лучше, если ты станешь следовать своему дыханию. Обращай внимание на вдохи и выдохи, но не изменяй их. Или можешь сосредоточиться на энергетическом поле своего тела. Обращай внимание на вибрацию.

Сперва я чувствовала себя так неловко, следя за вдохами и выдохами, что мое дыхание стало неровным. Потом я заметила, как спокойно и неглубоко дышит Джесс, как мирно. Я попыталась вспомнить, каково это – дышать, не сознавая, что ты дышишь, и вскоре пришел более естественный ритм. Я закрыла глаза и последовала этому ритму. Вдох, выдох. Потом в груди моей появилось тепло. Дыхание стало более поверхностным, и без всякой видимой причины я ощутила такое спокойствие, какого не чувствовала весь день; спокойствие и легкость.

– Ты знаешь, что ты чувствуешь, Madre?

Я отрицательно покачала головой.

– Мерцание того, что христиане называют Святым Духом.

Это имело смысл. Всякий раз, молясь, я это чувствовала. Я осталась в мире со своим дыханием и со Святым Духом.

– А теперь открой глаза, Madre.

Я открыла.

Джесс с сияющим видом смотрел на меня. Наверное, я ответила ему таким же сияющим взглядом, потому что улыбки наши начали шириться, как свет полуденного солнца на стеклах небоскребов.

– Продолжай следовать своему дыханию, – сказал он.

Я слышала музыку, доносящуюся из ресторана снаружи. Вместо того чтобы помешать моей медитации, она стала ее частью – дыхание, музыка, улыбка Джесса, счастливая энергия, которую мы делили друг с другом.

– Посмотри на орхидеи, Madre.

Орхидеи росли в горшке на полке на другом конце комнаты, рядом с телевизором, – четыре грациозных стебля, отяжелевшие от белых цветков.

– Ты можешь довериться мне, всего на минутку? – спросил Джесс.