Мама же уверена, что дочь ей никогда не врет. Да она и не врала. Раньше. Недоговаривала иногда, умалчивала, чтобы избежать лишних вопросов, лишнего беспокойства. А если теперь мама будет думать, что Олеся постоянно от нее что-то скрывает, и выспрашивать, чем она занималась поминутно в течение дня? Где? Когда? С кем?

Она может позвонить классной и выпытать у нее, кто такие Леха и Егор. И…

Еще мама может подумать, будто Олеся встречается то с одним, то с другим. Тогда уже ничего не объяснишь. Что Олеся ни с кем. Мама не услышит, ужаснется, расстроится. И…

Он же ждет! Томилин ждет. И если Олеся слишком задержится, все-таки припрется к ней сам. Запросто.

Олеся переоделась и, опережая непременные мамины вопросы, сама крикнула в кухню:

– Я погуляю немножко. Устала от уроков.

Опять соврала. Ну и ладно. Так меньше проблем.

Леха действительно торчал на детской площадке, сидел на качелях, но, как увидел Олесю, сразу поднялся навстречу, улыбнулся радостно.

Ну почему у него такая улыбка? От которой сразу перестаешь обращать внимание на его надоедливую приставучесть – она больше не кажется утомительной, и уже как дурочка радуешься вместе с ним. Чему? Самому простому. Тому, что тебя кто-то дожидается на улице и встречает улыбкой, что для тебя всегда найдется тысяча легко произносимых слов.

– Ну что? В кино? Как собирались.

– Нет, – решительно выдохнула Олеся. – Я на минутку вышла.

– Почему на минутку? – озадачился Леха. Улыбка погасла, и от этого стало немного неуютно.

– Уроки надо делать, – назвала Олеся первую пришедшую в голову причину.

– Уроки? – переспросил Томилин. – Да ладно тебе. Нашла тоже, на что время тратить. Кино намного интересней.

– Я не хочу в кино.

– Раз не хочешь, то и не надо. – Леха легко уступил, но окончательно не сдался. – Давай тогда погуляем. Должен же я свое обещание выполнить. Я так не могу, когда собирался и не сделал. Короче, пойдем. По ходу разберемся. Можно и недолго, если тебя так уроки заботят.

Проще согласиться, чем убедить его в чем-то. И наверное, не случится ничего особенного, если они просто пройдутся по улице. А минут через двадцать Олеся скажет, что ей точно уже пора, что дело не только в уроках, ее еще дома родители ждут. Она же заявила им, что быстро вернется. И что пошла погулять. Получается, сказала почти правду.

Они неторопливо брели по бульвару, и Леха беспрерывно болтал. Сначала Олеся вникала, а потом просто слушала голос. Такой живой, легко меняющийся в зависимости от интонации, наполненный эмоциями. Он гармонично и ненавязчиво накладывался на окружающий пейзаж: подкрашенное лиловым и оранжевым закатное небо, отраженный окнами блеск последних солнечных лучей, сыплющееся под ноги золото осенней листвы.

– Стой! – неожиданно воскликнул Леха.

Слово по громкости и экспрессии настолько выбилось из ровного течения его болтовни, что Олеся его сразу выделила и мгновенно уловила смысл. Застыла на месте, сбитая с толку.

– Подождешь минутку? – поинтересовался Томилин, просительно заглядывая в глаза. – Я очень-очень быстро.

– Ладно, – согласилась Олеся.

Он осторожно ухватил ее за плечи, развернул лицом к дороге:

– Вот так. Не оборачивайся. Хорошо?

И Олеся повторила еще раз:

– Ладно.

Но Леха, кажется, уже смылся.

Вот чего он еще придумал? Не получалось представить, совсем. Абсолютно никаких предположений. Только где-то в самой глубине сознания возникло что-то напряженно-тревожное – мысли о глупом розыгрыше, – и неприятно зацарапало в груди.

Но ведь Томилин, наоборот, всегда за нее заступался. Почему Олеся подумала о плохом? Наверное, потому, что не слишком любила сюрпризы. Чаще всего они оказывались неприятными или не оправдывали ожиданий, даже приносили лишние проблемы. Разочаровывали.

– Лесь! – прозвучало за спиной. – Теперь можешь оборачиваться.

Олеся на мгновение зажмурилась, вздохнула украдкой, только тогда развернулась.

Леха опять улыбался, даже не столько ртом, сколько глазами, лучившимися простодушной радостью, и протягивал Олесе цветок. Не банальную розу, а хризантему. Белую, с закрученными лепестками, похожую на шар. А еще на самого Томилина с его густой, светлой, чуть кучерявой шевелюрой.

– Лесь, это тебе.

От хризантемы шел аромат морозной свежести, еловой хвои и новогоднего праздника. Олеся осторожно погладила нежные лепестки. Она уже с минуту стояла под дверью собственной квартиры. Решала, как пронести цветок, не сообщая точно, где взяла. А ведь мама непременно поинтересуется.

Сказать, что сама купила – уж очень понравился? Или что встретила соседку, вернувшуюся с дачи с большой охапкой собственноручно выращенных хризантем, вот она и отдала одну? Или спрятать под куртку и быстро прошмыгнуть в комнату, чтобы совсем избежать расспросов?

Олеся вошла в прихожую, прислушалась. В квартире раздавались голоса: один – точно мамин, другой вроде бы ее подруги – тети Тани. Обычно посиделки происходили на кухне. Дверь в нее была прикрыта, и прихожая почти не просматривалась – можно проходить спокойно.

– Я вернулась, – крикнула Олеся.

– Хорошо, – раздалось в ответ приглушенно.

Очутившись в своей комнате, Олеся спрятала хризантему за занавеской на подоконнике, а затем направилась в гостиную за вазой. Там в шкафу стояла подходящая: высокая, тонкая, как раз для одного цветка. Воду набрала в ванной, а когда выходила из нее, снова услышала долетевшие с кухни слова. И затормозила, словно на предупреждающий сигнал светофора, на звук собственного имени.

– А я думала, Олеська у тебя так целыми днями дома и сидит безвылазно, – озадаченно проговорила тетя Таня.

– Ну, не безвылазно, – возразила мама. – Но даже не знаешь, как сейчас лучше. Может, чтоб и совсем не выходила.

– Скажешь тоже! – Тетя Таня наверняка махнула рукой. – Сколько ей? Шестнадцать?

– Шестнадцать через месяц будет, – сообщила мама, но как-то без особой радости. – Пятнадцать еще пока.

– Так самое время в компании гулять.

– Ага. Видела я эти компании. – В мамином голосе звучало все больше возмущения и осуждения. – Сидят, курят, тискаются. Общаются исключительно матом. Девицы во взрослых да опытных играют, а у мальчиков одна забота – к ним под юбку залезть.

– Ну не все же такие, – возразила тетя Таня. – Наверняка твоя Олеська с подобными связываться не стала бы.