— Нет наушников — надевай ушанку, — сказал рыжий-татуированный, — а пиши — хоть в ножку от табуретки…

— Вот у Эндрю есть сигареты, — сказал козлобородый. — Правда, Эндрю?

Кирилл, хотя давно и успешно бросил (а лучше не становится), поплелся за ним и Киндером в конец коридора, где под здоровым пыльным окном с облупившейся рамой стояла на полу объемистая, полная окурков жестянка. Некоторое время глубокомысленно внимал негромкому разговору про таму и перл, пласт для бас-бочки и стойку под райд, ламповый приамп и поп-фильтры к микро. Над темными прямоугольниками корпусов матово желтел закат. Сзади кто-то торопливо прошел, отрывисто прогоготав, бухнув дверью. «…В Берлине, он тогда лабал панораму, а басист „АукцЫона“ выставил свой „Ампег“. Звук, говорит, плотный, ро́ковый, „Фендера́“ в него хорошо звучат…»

Вернувшись, они услышали музыку, а там, откуда она неслась, в комнате с особенным изобилием электроники, наткнулись на компанию в полдюжину человек (включая давешних гитаристов), музыку эту слушающую. Заслушался невольно и Кирилл. В расслабленное курортное колыхание сладковатой мелодийки холодной низовой струей вторгался чистый и сильный женский голос, выводящий по-английски что-то, что ему не захотелось разбирать. И совершенно очевидно было, что обладательница этого голоса сидит здесь же на колонке: худенькая ладная девица в драных джинсиках, с недлинными подрастрепанными темно-русыми волосами, с живым, заметно веснушчатым лицом.

Встретив взгляд ее светлых спокойно-насмешливых глаз, он вдруг сообразил, что уже некоторое время неотрывно на девицу пялится, поспешно потупился, насупился — до него стало доходить, в чем засада. Оказывается, он все пытался представить эту Женю рядом как с настоящим «большим чекистским начальником», так и с наглым афером, проходившим по телесным повреждениям, — но абсолютно не преуспел.

Он снова случайно пересекся с ней взглядом — и досадливо уставился в плакаты на стене. Три разных, они были выполнены в одном стиле: за основу явно были взяты агитационные картинки из иеговистских или им подобных брошюр («Человекам положено однажды умереть, а потом суд (Евреям 9:27)»). Скажем, один изображал разворот книжки, где на первой странице было модельное мочалочье рыльце с подписью «Вид человека сегодня», на второй — оскаленный череп с комментарием: «Вид человека завтра». С цитатами из Нового завета были намешаны цитаты из песен «Премии Дарвина».

Музыку вырубили, началось профессиональное препирательство, в котором он ни бельмеса не понимал, перешедшее во всеобщий вольный, со ржанием, треп; Андрюха промежду прочим представил Кирилла как бы всем сразу — Женя приветливо кивнула. Мефистофель-Паша за незакрытой дверью с недовольным видом извлекал отрывистые звуки из дудки невиданной формы. Потом в помещение ввалился некто толстый, неряшливо-бородатый, с бряканьем выгрузил на линолеум огромный пакет, в котором голубели пробки «Левенбрау», вызвавший у присутствующих всплеск энтузиазма. Женя похлопала добытчика по животу — тот, разумеется, объяснил, что лучше это, чем горб от работы.

Все потянулись к пакету, послышалось шипение, стук бутылок о бутылки. Женя от пива отказалась, попросила Кирилла, прислонившегося к косяку «предбанника», врубить стоящий там электрочайник. Кирилл снял его с подставки, встряхнул, убедился, что внутри пусто. «Я наберу, — сказал он соскочившей было с колонки девице. — Где тут у вас вода?» — «Пойдем, — протолкался к нему Андрюха. — Я отолью».

Он отвел Кирилла в сортир.

— Ну и как тебе Женя? — осведомился, пристраиваясь к писсуару.

— Ничего Женя, — хмуро оценил Кирилл, расстегиваясь рядом. — Я б сам с ней… порепетировал.

— Шансов мало, — хмыкнул Киндер.

— Я в курсе…

Они вернулись, Кирилл включил чайник, Киндер, подхватив свою басуху, заперся в соседней комнате с Пашей и двумя подошедшими волосатиками. Остальные обсуждали что-то туманное — вроде бы клубные площадки.

— А ты чего как не родной? Будешь? — Женя продемонстрировала Кириллу пивную бутылку.

— Благодарствуйте… — Он свернул пробку.

— Скажи, лучше «Шестнадцать тонн».

— Куда мне столько…

— Ты не из «Краша»?

— Не, я из Рязани.

— Ну и че в Рязани? — Она кинула в кружку пакетик и сняла чайник с подставки.

— Все то же. Пироги с глазами.

— Как тебя — Кирилл?.. — Насмешливый взгляд поверх пугливых загогулин пара из кружки.

— Вроде…

— Слушай, а как тебя называют? Ну, уменьшительно?

— Меня хрен уменьшишь, — он щедро глотнул и чертыхнулся, когда пена закапала на пол.

— Кирой не зовут?

— Редко.

— У меня знакомая есть, на женском такси работает, — она осторожно прихлебывала. — Знаешь, розовые «вольво» ездят? Она там водителем. Ну, понимаешь: клиентура у них чисто бабская, кто боится хачей-бомбил. Однажды вызвают ее в аэропорт встретить Киру и Женю. Она, естественно, ждет двух баб, а выходят Кирилл и Евгений, парочка голубых… Nothing personal, — хмыкнула она на Кириллово протестующее кряканье.

— Собственно, чья бы корова мычала…

— Черновик-то слышал?

— Угу. Частично.

— Чего скажешь?

— Вокальная партия понравилась. Не сочти за лесть.

— Спасибо. Хотя, по-моему, порнуха порядочная.

— Тебе виднее. Я не профессионал.

— Блин, кто тут профессионал… Буквально недавно же еще в домашней студии писались, самопал, без компрессора, без пик-лимиттера: опять, блин, «перегруз» — пой заново… Режиссера убить хотелось. «Плевательницу» — такая сеточка, знаешь, перед микрофоном ставится — я из колготок делала… — Женя улыбалась собственным воспоминаниям.

— А в каком ты офисе работала?

— Я?.. — она посмотрела на Кирилла. — В рекрутинговом агентстве… — хмыкнула. — Это я, естественно, название второго альбома придумала.

— Почему «естественно»? — машинально осведомился Кирилл, понятия не имеющий об этом названии.

— Ну, знаешь, «моббинг» — офисная дедовщина? Я когда еще в агентстве работала, вдруг возник страшный спрос на психологов. Все компании стали заводить штатных психологов. А то из-за нездорового климата на рабочем месте прибыль падает.

— А как альбом-то называется?

— Mobbing dicks, — хохотнул бородатый, вставший некоторое время назад у Жени за плечом. — Привет Мелвиллу… «Моб» — толпа, — пояснил он, приканчивая пиво, — «моббинг» — нападать толпой…

— Лаунж-панк… — пробормотал Кирилл, глядя, как бородатый увлекает Женю за талию в общую компанию.

Кириллу втискиваться туда почему-то совсем не захотелось, и он тихо, не прощаясь, вышел за дверь. Снаружи стемнело. Еще не по-настоящему: бледно-голубоватое небо в редких перьях облачной копоти было легким и высоким — но под козырьками подъездов уже горели ярко-оранжевые фонари. Кирилл отошел в сторонку, уселся на капот одиноко стоящего «Москвича» с кирпичами под отсутствующими передними колесами и стал допивать пиво мелкими глотками. Вялые мысли, то и дело возвращающиеся к Жене, сопровождала какая-то непонятная досада.