Шторы в гостиной были задернуты, дежурная отдернула занавеску на одном окне, впустив в комнату тусклый зимний свет. Тут же лицо ее скривилось:

— Как прибрала-то плохо! Всюду пыль! Ну, молодежь! Ничего нельзя доверить!

— Это вы о ком? — спросил капитан, оглядывая комнату.

— Да здесь Лизавета прибиралась, Мусина внучка! Муся уж как меня просила ее пристроить, я поговорила с Семен Семенычем, нашим управляющим, он и взял ее на пробу… нет, ну ничего нельзя доверить! Ничего нельзя поручить! Везде пыль, грязь и даже диван толком не прибрала…

С этими словами дежурная подошла к дивану, поправила обитую искусственным мехом подушку.

Лебедкин заметил, как под подушкой что-то блеснуло, протянул руку, пошарил под ней и двумя пальцами вытащил мобильный телефон.

— Ох ты! — заинтересовалась дежурная. — Это чей же? Неужто тех… потерпевших?

— А может, это ваша Лизавета забыла?

— Нет, ее телефон я видела. Розовый такой и недорогой, а этот вон какой дорогущий! Откуда такой у Лизаветы? Наверное, это той женщины, что погибла…

— Это мы непременно выясним… — Лебедкин попытался включить найденный телефон, но он не подавал никаких признаков жизни — видимо, разрядился.

— Ладно, ребята в техотделе разберутся… — С этими словами он положил телефон в пластиковый пакет.

— Это как же она торопилась, если такой телефон забыла? — проговорила дежурная, провожая аппарат завистливым взглядом. — Хорошо, Лизавета его не заметила, а то прибрала бы, и фиг потом у нее получишь… эта молодежь…

В комнате все же было темновато, и дежурная отдернула шторы на втором окне. Тут же ее лицо перекосилось:

— Ну, Лизавета! Ну, лентяйка! Тут вообще не подмела!

Она оглянулась в поисках метелки.

— Постойте! — остановил ее Лебедкин.

Подойдя к окну, он наклонился и увидел отпечатавшийся на зеленом ковровом покрытии след. Точнее, часть следа остроносого мужского ботинка.

— Ну, лентяйка! — повторила женщина.

— Это хорошо, что она тут не подмела, — возразил Лебедкин.

Он достал свой мобильный телефон, наклонился и сфотографировал отпечаток. Носок ботинка был направлен в сторону комнаты. А это значит…

Додумать эту мысль капитан не успел, его снова отвлекла дежурная, которая возмущенно воскликнула:

— Нет, ну это уже переходит всякие границы! Она даже мешок с мусором не вынесла! Нет, я сегодня же поговорю с Мусей! Или пускай Лизавета изменит отношение к работе, или мы ее выгоним! Такое терпеть нельзя!

Женщина брезгливо держала в руках битком набитый мешок для мусора. Она понесла его к выходу, но Лебедкин коршуном бросился к ней и выхватил мешок:

— Стойте! Здесь могут быть улики!

— Ули-ики? — протянула дежурная, вытирая руки носовым платком. — Так что же, вы теперь будете в этом мусоре копаться? Ну, у вас и работа! Врагу не пожелаешь!

На обратной дороге в город Лебедкин обдумывал результаты сегодняшней поездки.

Да, дело действительно мутное. Сейчас, после осмотра коттеджа, капитан окончательно не поверил в версию несчастного случая. То есть если послушать Копытина, то и раньше было ясно, в деле имеет место злой умысел. Но улики-то у Копытина больно несерьезные. Сапог с левой ноги на правой, ну как такое начальству предъявить? А про бюстгальтер вообще только женщина поймет.

А теперь есть у него что-то конкретное. С чего бы любовники, только-только заселившиеся в уединенный коттедж, внезапно сорвались и поехали обратно в город? Да так спешили, что забыли даже мобильный телефон?

Допустим, кто-то позвонил им и сообщил какую-то важную новость. Но тогда тем более они не могли оставить в коттедже мобильный телефон — ведь именно звонок по этому телефону заставил их сорваться с места…

Тут он вспомнил отчетливый отпечаток мужского ботинка на ковре возле окна.

Допустим, этот отпечаток оставил тот мужчина, который снял коттедж… как его… Михайлов. Надо будет сличить отпечаток с его ботинками, найденными на месте аварии.

И тут капитан вспомнил ту мысль, которая пришла ему в голову там, возле окна в коттедже.

Допустим, Михайлов оставил этот след, подойдя к окну, чтобы выглянуть на улицу. Но тогда носок ботинка должен быть направлен к окну. А тот отпечаток ботинка определенно был направлен от окна, в сторону комнаты. Это значит, что мужчина, оставивший этот след, стоял за шторой, глядя в комнату. То есть, спрятавшись за шторой, он наблюдал за постояльцами…

Значит, это был вовсе не Михайлов! В коттедже был кто-то еще, кто-то третий.

Значит, это был однозначно не несчастный случай и даже не самоубийство.

Это было убийство. И Копытин все правильно говорил. Он в своем деле разбирается, знающий мужик, хоть и вредный.

В дверь кабинета постучали, и на пороге появилась женщина, которой было уж не меньше сорока, но прилагающая титанические усилия, чтобы выглядеть на тридцать.

Дуся тут же увидела, что усилия эти, несмотря ни на что, не увенчались успехом. По обильно и неумело наложенному макияжу и сильному запаху духов Дуся догадалась, что дама явилась по поводу кражи. Петька на духи жаловался, и правда, дышать в кабинете стало невозможно.

— Вы… — Дуся поискала на столе Лебедкина папку с делом. Петя, как всегда, зарыл папку в самый низ.

— А я Прохорчук! — заговорила потерпевшая. — Прохорчук И. Л. Я по поводу кражи, чтобы заявление забрать!

— Ну да… — Дуся наконец нашла нужную папку. — Вот она… Прохорчук… Ин…

— Инесса, — тяжело вздохнула ее собеседница. — Вы не ошиблись. Инесса Лукинична.

«Офигеть!» — подумала Дуся, стараясь, чтобы на лице ничего не отразилось.

— Родители удружили, — снова вздохнула потерпевшая, заметив ее взгляд, — мало того, что отчество такое, так они еще и имечко выбрали. Вот о чем они думали?

— Присаживайтесь, — улыбнулась Дуся удовлетворенно, уже предвидя результат предстоящего разговора. — Ну, все у вас в порядке? Ситуация разрешилась?

— Да, представляете, вчера сунулась в почтовый ящик, а там все лежит в пакете бумажном из «Макдоналдса»! Знала бы, что вернут, — вообще к вам не обращалась бы! Ой, простите…

— Да ничего…

Очевидно, потерпевшая что-то почувствовала, потому что посмотрела на Дусю вопросительно.

— Понимаете, — начала Дуся, — иногда лучше дело не заводить. Начнутся бумажки разные, экспертизы, а главное — вещи вам не отдадут, пока дело не закончится. Раз уж все вернули…

— Да я понимаю, понимаю! — заторопилась Прохорчук. — Странно, конечно, что все так получилось… Но вы же не думаете, что я сама все это сочинила, зачем мне это нужно?