Еще более удивительным является тот факт, что бабуины употребляют в пищу всевозможные предметы, не только чрезвычайно трудно добываемые, но и, на первый взгляд, не относящиеся к числу съедобных. Так, согласно описаниям средневековых бестиариев – как, впрочем, и путешественников, побывавших на Кармеле, – бабуины готовы проделать достаточно сложный путь к морю и часами стоять в воде ради возможности добыть несколько рыб, – даже в те времена, когда иная пища доступна им в изобилии. Еще более странным является тот способ, который бабуины используют для поглощения рыбы. Добыв нескольких рыбин на берегу моря и собрав множество водорослей, бабуины возвращаются с ними в лес и созывают других членов стада. Собравшись вместе, они разрывают сырую рыбу на тонкие полосы и перемешивают ее со всевозможными овощами, которые им удается украсть у людей – морковью, огурцами или авокадо. После этого они заворачивают получившуюся странную смесь в водоросли и раскладывают перед собой образовавшиеся комочки, не делая никаких попыток использовать их в пищу. Весь этот сложный процесс сопровождается всевозможными звуками и обычными для бабуинов ударами себя в грудь передними конечностями. И лишь когда вся имеющаяся рыба полностью превращена в подобные комки и разложена, бабуины приступают к быстрому и сосредоточенному процессу ее поглощения, после чего расходятся. Как зоологическое значение, так и смысл подобного обычая остались для людей совершенно непонятными. Еще более их озадачивал тот факт, что для подобного – вероятно, ритуального – поедания бабуины категорически отказывались использовать как вареную рыбу, так и сушеную воблу из монастырских погребов, предложенную им озадаченными монахами.

Наиболее убедительное объяснение подобной роли пищи, пожалуй, может быть связано с пониманием того особого значения, которое различные формы стадности и социального чувства играют в сообществах бабуинов. Любой бабуин точно знает, к какому бабуиноклану, стаду, подвиду и виду он принадлежит. Более того, несмотря на неистребимое желание причинять членам своего стада физическую боль и различные символически обозначенные унижения, степень самоидентификации бабуина со своим стадом чрезвычайно велика. Однако проявления этой самоидентификации обычно лежат в плоскости скорее ненависти, нежели симпатии. Так, при встрече со слабейшим бабуином из другого стада бабуин будет склонен издавать всевозможные агрессивные звуки, он может принять воинственную стойку или даже напасть, в то время как представители своего стада скорее всего оставят его равнодушным. Исключением являются те случаи, когда встреча между одностадными бабуинами происходит на территории чужого стада. В этих случаях бабуин также обычно оказывается склонен размахивать всевозможными предметами, связанными для него с его кланом, стадом и видом. При кровавых стычках между стадами бабуинов – которые происходят достаточно часто и причины которых в большинстве случаев наблюдателям не удавалось понять – леса оказываются наполненными трупами бабуинов, а шакалы – в значительных количествах живущие на Кармеле – обеспеченными изобильной едой на продолжительное время.

Впрочем, еще большую агрессию, чем чужаки, вызывают те члены своего стада, чье поведение – по каким бы то ни было причинам – не соответствует нормам стада. Даже если причиной несоответствия являются врожденные особенности или болезнь, подобная инаковость вызывает сильное раздражение. В случаях же тех форм несоответствия, которые не являются прямым результатом той или иной физиологической причины, неприязнь – а часто и ненависть – сообщества может достигать достаточно разрушительных форм. В то же время следует отметить, что на ранних этапах развития подобных социальных несоответствий попытки коррекции индивидуальных поведенческих отклонений будут связаны с частными – на первый взгляд, нескоординированными – проявлениями личной неприязни. В зависимости от обстоятельств другие бабуины могут начать шипеть на отклонившегося бабуина, пытаться выдрать клочья шерсти или украсть те или иные ценные предметы; представители другого пола станут с презрением убегать при появлении десоциализировавшихся особей, старшие же бабуины будут склонны демонстрировать знаки негодования.

Однако на более позднем этапе приходят в действие и формально организованные механизмы социальной коррекции, важнейшим из которых является обряд «бабуинации». Несмотря на то что когда-то зоологи назвали его по аналогии с обрядом инициации, при ближайшем рассмотрении оказалось, что сходство между двумя обрядами является крайне поверхностным. Со стороны обряд «бабуинации» выглядит чрезвычайно просто и безобидно. Бабуин, чувствующий себя социально отклонившимся, приходит – или же, что бывает еще чаще, его приводят члены того же бабуиноклана – к другому бабуину, обладающему чрезвычайно решительным видом. В течение приблизительно сорока минут отклонившийся бабуин воет, плачет, рычит, лает и урчит с различными интонациями, будучи временами прерываем субъектом «бабуинации», которого бестиарии называют «бабуином-бабуинатором». Время от времени бабуин-бабуинатор пытается отрывистыми жестами показать границу и незлобно лает на бабуина, проходящего бабуинацию, при попытке выйти за эту границу. После чего отклонившийся бабуин уходит, опустив голову, для того чтобы вернуться через неделю или две, а его место занимает другой бабуин. Любопытным образом, подобный обряд оказывается задействован даже в тех случаях, когда речь идет о таких, казалось бы, относительно частных проблемах, как стремление того или иного бабуина отказаться от социального спаривания или его неспособностью оценить коллективные символы своего стада.

К сожалению, наблюдателям так и не удалось понять, что же именно происходит при обрядах бабуинации. Основываясь на чисто внешних признаках, некоторые исследователи пытались сравнивать этот обряд с таинством исповеди, однако достаточно очевидно, что его фактическая направленность полностью противоположна. Действительно, по крайней мере в теории, исповедь основана на понятии индивидуальной совести и способности различать добро и зло – часто вопреки не только личным интересам, но и самому инстинкту самосохранения индивидуума, обнаруживающего себя в почти неразрешимом этическом конфликте с окружающим обществом. В этом смысле роль исповеди может оказаться достаточно разрушительной. В отличие от исповеди бабуинация является действием, чрезвычайно положительно направленным. Она ставит своей целью достижение максимальной социальной гармонии между индивидуальным бабуином и его стадом за счет установления полезных поведенческих запретов, не связанных с подобными этическими оценками, и устранения всего того, что отделяет того или иного бабуина – часто по причине неблагоприятной среды, в которой он вырос, – от полного соответствия нормам стада. Именно поэтому, в отличие от безжалостного исповедника, бабуин-бабуинатор обычно бывает склонен принимать позицию и интересы своего подопечного. И только если все его усилия не увенчиваются успехом, бабуинатор поднимает лапы и горестно воет. Только тогда – а такие случаи крайне редки – стадо бабуинов оказывается вынужденным применять чуть более жесткие методы социализации. Отклонившегося бабуина кладут на землю, и все стадо прыгает на нем до тех пор, пока он не будет сочтен полностью бабуинированным; после этого бабуина возвращают в стадо, хотя и – как кажется – с испытательным сроком.

На уровне фактической социальной организации социальная структура общества бабуинов не менее интересна и не менее сложно устроена. Несмотря на то что она основывается на спаренных ячейках, о которых шла речь выше, она ни в коей мере не исчерпывается ими. Эти базисные спаренные ячейки встраиваются в более сложные конфигурации, которые бестиарии обычно называют «бабуинокланами», включающие также старших бабуинов со всеми со-приданными им младшими спаренными ячейками и относящимися к ним бабуинятами, а также старшими-старшими бабуинами, в отношении которых сами старшие бабуины играют роль спаренной ячейки. Как и семьи в человеческих сообществах, такие социальные образования обычно связываются между собой пересекающимися побочными ветками, в итоге образуя сложные структуры взаимодополняющей собабуинизации, по своей графической структуре чем-то напоминающие спрута. Подобные структуры также склонны собираться для совместного уничтожения пищевых и жидкостных ресурсов в количествах, несомненно превосходящих возможности отдельных бабуинов или спаренных ячеек. В таких случаях члены бабуиноклана, судя по всему, оказываются готовыми приносить себя в жертву социальной собабуинизации, поскольку для многих из них – судя по результатам – такие сборища оказываются достаточно тяжелым бременем для общего состояния организма. Тяжелые отравления, сопровождающиеся рвотой, являются вполне обыденным последствием подобного социального самопожертвования. Впрочем, роль «бабуинокланов» и степень самоидентификации с ними отдельных бабуинов столь велики, что символическое значение подобных ритуалов многократно превосходит наносимый ими физиологический ущерб.