Это уже было серьезной угрозой. Убивать родного внука домовой дедушка не станет – не так уж много их, домовых, и осталось. А со двора согнать – может. Бездомный же и бесхозный домовой хуже подвальной крысы. Но крыса – та хоть всякую дрянь сгрызет и сыта будет, домовому же подавай на стол вкусненько да чистенько. Иди, значит, нанимайся подручным, в ванные иди, в холодильные! А смотреть за порядком в холодильнике – это как? А так – каждый день шарься там, треща зубами от холода! Спецодежды же не полагается – есть своя шерстка, у которого бурая, у которого рыжеватая, той и довольствуйся.

– Ща, деда, ща! – отозвался из неведомых книжных закоулков Тришка.

Вскоре он стоял перед Мартыном Фомичем, а изумленный дед слова не мог сказать – только шипел от возмущения.

– Ты чего это, ирод, убоище, понаделал?!?

– А чего? Все так делают.

– Так то – люди!

– Ну и что? Им от этого вреда нет.

– Как же тебя эта зараза проняла-то?…

– Откуда я знаю?

Тришка всего-навсего попробовал на своей шкуре красящий шампунь хозяйской дочки. Стал в итоге каким-то тускло-красноватым, но не слишком огорчался – инструкция на флаконе обещала, что оттенок после неоднократного мытья непременно сойдет.

– Да-а… – протянул дед. – Ну, все, лопнуло мое терпение. Пойдешь со мной на сходку. Лучше пусть я в одиночку буду книги обихаживать! А тебя сдам в подручные кому построже! Лучше от пыли чихать, чем тебя, дурака, нянчить! Все! Собирайся! Пошли!

* * *

Сходку назначили на чердаке. От нее многого ожидали – нужно было принять решение по ночному клубу «Марокко».

Клуб не давал спать всему кварталу.

То есть, четыре ночи в неделю были еще так себе – мирные. А в остальные три грохотало, как на войне. Война длилась с одиннадцати вечера до пяти утра. Чтобы такое выносить, совсем нужно было оглохнуть. Люди жаловались, звонили в газеты и на телевидение, но хозяева клуба имели где-то в городской думе, а то и повыше, мохнатую лапу, и прекрасно знали, сколько следует этой лапе отстегнуть, чтобы жить безмятежно. Клуб продолжал греметь и приносить доходы – дискотека в «Марокко» считалась в городе самой крутой.

Домовым же писать и звонить было некуда, они и такого утешения не имели. Но, в отличие от людей, они не были скованы цепями уголовного кодекса. И что бы они против клуба ни предприняли – никакое разбирательство им не угрожало.

Они в тихое время, утром, неоднократно лазили в клуб, но не могли понять – что и как нужно повредить, чтобы вся эта техника раз и навсегда заткнулась. Брали с собой и Тришку – его водили вдоль высоких железных коробок, велели читать надписи на железных же табличках, поскольку его страсть к Америке уже сделалась общеизвестной. Но по названиям трудно было догадаться, в чем суть. Бабы-домовихи пробовали было читать на эти названия наговоры, но ничего не получилось.

Особенно они старались над высокой, выше человеческого роста, алюминиевой пирамидой с обрубленным верхом. Удалось выяснить, что она-то и была той утробой, где рождался неимоверный шум. Но пирамиду даже ржа – и то не взяла.

Когда Мартын Фомич с Тришкой, перекинувшись котами, перебежали наискосок через квартал и забрались на чердак, там уже вовсю галдело общество. Председательствовал домовой дедушка Анисим Клавдиевич, но толку было мало – каждый норовил перекричать прочих.

Если кто не знает, почему домовые ведут уединенный образ жизни, не всякий обзаводится семейством, так все очень просто – друг с дружкой они не ладят. То есть, коли безместный домовой прибился к зажиточному хозяйству и пошел в подручные, то домовой дедушка, считая его уже своим, с ним из-за чепухи ссориться не станет. Опять же, когда кому приспичит жениться, то при переговорах тоже стараются обходиться без склоки. Но домовые дедушки даже в двух соседних квартирах всегда сыщут, в чем друг дружку упрекнуть. А тут такое дело – сходка! Про «Марокко» и забыли – каждый вываливал свои обиды, мало беспокоясь, слышат ли его соседи.

Чердак был невелик, захламлен чрезвычайно, но именно поэтому очень даже подходил для сходки. Во-первых, тут не имелось своего хозяина, а во-вторых, каждый домовой дедушка мог выбрать закоулок по вкусу и сидеть там, оставаясь для соседей незримым и лишь подавая голос.

Анисим Клавдиевич постоял на старом чемодане, послушал визг и вопли, да и плюнул.

– Ну вас! – сказал. – Хуже людишек.

И полез с чемодана.

– Стой, куды?! – возмутилось общество. И тогда только стало потише.

Анисим Клавдиевич поставил вопрос жестко: ежели кто помнит дедовское средство для наведения тишины, пусть выскажется, потому как впору уже мхом уши конопатить.

– Заговор читать надо! – выкрикнул Евкарпий Трофимович, самый буйный из соседей, умудрившийся своими проказами выжить из квартиры три подряд семейства. Первое завело собаку не в масть – он хотел вороную с подпалиными, ему же привели белую болонку. Второе не понимало намеков – домовому, чай, угощение ставить полагается, а хозяйка жмотничала. Третье затеяло затяжной ремонт, а у Евкарпия Трофимовича обнаружился канонадный чих на все эти краски с растворителями.

– А ты его знаешь, заговор? – осведомился целый хор.

– Узнать-то можно! Только он должен быть кладбищенский!

– Тьфу на тебя! – махнул лапой Анисим Клавдиевич, а самый молодой и малограмотный из домовых дедушек, недавно женившийся Никифор Авдеевич завопил:

– Это как?!?

– А так – как-де покойник молчит, так и вы-де молчали бы, ну, и прочие слова с действиями, – объяснил Евкарпий Трофимович. – Кладбищенской землицей с семи гробов порог посыпать, ну, еще чего натворить!

– Порог и обмести нетрудно, – вставил свое слово Мартын Фомич. – А коли мастера найдут и обратку сделают? Тому, кто землицу сыпал, мало не покажется. Тут железки ихние повредить нужно раз и навсегда!

– А ты в железках разбираешься? Знаешь, чего вредить, чтобы раз и навсегда? Мы повредим – а они починят! – возразило общество.

И таким макаром препирались довольно долго. Наконец устали вопить, и вдруг наступила тишина.

В этой тишине из большой винной бутыли, пыльный бок которой треснул и выпал большим треугольным куском, раздался голос совсем уж древнего домового дедушки Феодула Мардарьевича.

– Молчок нужен.

– Кто нужен? – спросил Анисим Клавдиевич.

– Молчок.

– Это кто еще?

– Кабы я ведал! Может, вовсе не «кто», а «что»… – старичок развел крепко тронутыми сединой лапками.

– И я про то слыхал! – подал голос Мартын Фомич. – Молчка подсаживают, чтобы тихо было. Роток на замок – и молчок!

– Подсаживают – значит, живой, что ли? – шепотом осведомился внук.

– Или подкладывают, я почем знаю! Раньше вон умели, теперь уже не умеют.