По пути в Наби Муса, со всем, что только могло влезть в тиулит, — не самый комфортный вид передвижения

Словом, через три месяца мы знали друг о друге достаточно, чтобы понимать товарища по взгляду или хмыканью, не говоря уже о словах. И теперь нам говорят, что мы узнаем друг друга еще ближе? Это звучало угрожающе.

Вечер субботы. Ты возвращаешься на базу, и у тебя на лице явно выраженный швизут йом алеф — настроение, когда тебе абсолютно не хо чется в армию. Тоскливо, на душе кошки скребут. А тут еще, когда другие продолжают наслаждаться домашним уютом, надо переться на базу. К тому же с мыслями, что следующая неделя, судя по всему, приятной быть не может просто по определению. Словом, полный швизут йом алеф.

На базе ты проверяешь свое обмундирование, засовываешь личные вещи в китбек[6], построение. И вот карета подана: на базе появляется тиулит — армейский автобус, довольно неудобный и тесный (это еще мягко сказано): все чувствовали себя в этом средстве передвижения как сельди в бочке.

Но самое интересное происходило в конце пути. Перед завершением поездки командир говорил: «С того времени, как вы услышали звук „тсс“, у вас есть две минуты, чтобы выйти из автобуса и построиться». «Тсс» — это звук открывающихся дверей. Время пошло, «селедки» ринулись к узкому проему. А ведь надо не только выбраться самому, но и вынести общее для подразделения снаряжение, упакованное в пакали. И не просто вынести, а аккуратно разложить на брезенте, затем сложить свое личное снаряжение, после чего выстроиться вокруг него в каре. Даже сейчас, на гражданке, когда мне на улице на глаза попадается тиулит, я искренне сочувствую солдатам, находящимся внутри. Я непроизвольно сжимаюсь, ожидая этого зловещего «тсс».

Но вернемся к Наби Муса. Тиулит привез нас на эту базу в два часа ночи. Непосредственно перед приездом раздалась команда «Всем проснуться!» Потом зловещее «тсс», судорожное протискивание к двери — и выпрыгиваешь в полную темноту, словно парашютист из самолета, не ведая, что там ждет.

После построения сержант Одед отправляет нас отнести личные вещи в комнаты. И, конечно же, никто даже не думал предоставить нам время для отдыха. Все только начиналось. Не успел ты еще положить свой китбек на пол, а свое измученное тело — на кровать, как следует команда «Семь минут — шамнаш!». Мы были в шоке. Представьте, как трудно было проверить свое обмундирование, экипировку и предъявить их для осмотра после многочасовой поездки в тиулите в зажатом состоянии!

Стиснув зубы, мы побежали подготавливать шамнаш и, уже стоя снова в строю, напротив брезента, услышали распорядок нашего существования на следующие семь дней. Вся территория крохотной базы (из зданий — три маленьких коробки с пятью комнатами в каждой и одна столовая) разделялась на зоны, каждую необходимо было охранять. Два часа в карауле, потом четыре часа отдыха и снова два часа в карауле — и так все семь дней!

Уточню: четыре часа не отдыха, а вне караула. Два часа вместе с товарищем нужно стоять на караульной вышке, сжимая оружие и зорко всматриваясь в пустыню. Можешь хоть звезды считать ночью, хоть песчинки днем. И не дай бог сесть, а то и — о, ужас! — заснуть. За швират-шмира[7] было единственное, но весьма жесткое наказание — отчисление.

Однако, как оказалось в последующие дни, два часа караула — это еще не самое сложное. Куда труднее давались четыре часа «отдыха». Именно в Наби Муса и случился шамнаш, длившийся двенадцать часов! Старший сержант Рабин, высокий, с длинными руками, делающими его чуть похожим на не расправившего пока крылья орла (едва удержался, чтоб не сравнить с орангутаном, но негоже так с начальством), и немного шепелявым говорком заставил нас полсуток перетаскивать наше обмундирование с одного места на другое. Число команд «Семь минут — шамнаш!» тогда, наверное, подходило к сотне. Не знаю, зачем был устроен такой бесконечный тренинг. С воспитательной целью или, может быть, сержанту нравилось своим скрипучим голосом гнусаво смаковать слово «шамнаш»? Но даже во время шамнаша продолжалась постоянная смена караула. Сержант каждые два часа отправлял бойцов сменить своих товарищей на всех постах. И счастливчики, пряча довольные улыбки, отправлялись в караул. А все оставшиеся на шамнаше смертельно им завидовали. Еще бы! Стой себе два часа и пялься на пустыню, в то время как остальные таскают эти чертовы ящики и брезент.

Через несколько часов заскучавший Рабин обнаружил, что отстоявшие караул как-то не спешат присоединиться к увлекательному шамнашу, дабы разделить с сослуживцами сизифов труд. Решение было найдено молниеносно: пока «носильщики» не вернутся, все остальные, чтоб не скучали, отжимаются на кулаках. Теперь, с благородным стремлением уменьшить страдания своих товарищей, и те, кто отправлялся в караул, и те, кто из него возвращался, делали это с космической скоростью.

Пока мы проходили курс молодого бойца, а далее спецподготовку, каждый не только осваивал премудрости армейской службы, но и периодически сдавал психологический тест. Раз в два месяца все заполняли анонимные анкеты, где каждый указывал наиболее симпатичного ему сослуживца, а также того, кто не вызывал симпатии, что следовало обосновать. Все эти данные анализировались, чтобы понять, насколько каждый из солдат сумел заслужить уважение товарищей, стал действительно частью подразделения, достойным членом коллектива. И нередко на основании этих тестов человека могли отчислить из подразделения.

Эти тесты казались всем очень важными, и мы подходили к ним со всей серьезностью и ответственностью. Ведь командир не может точно знать, как держит себя тот или иной боец со своими сослуживцами в его отсутствие. А личные взаимоотношения очень важны для службы, особенно в условиях боевых действий. Подобная процедура существовала в Древней Греции и называлась остракизм. Граждане города на черепках писали имена наиболее неприятных им людей, и тот, кто набирал больше всего таких черепков, изгонялся из города. Слава богу, что мы не в Древней Греции и у нас это осуществлялось не столь радикально, тем не менее с подразделением можно было распрощаться.

Кстати, не только этим израильская армия отличается от других. В израильской армии нет офицерских училищ или школ. Для того чтобы стать офицером ЦАХАЛ и дослужиться до мечей[8] или хотя бы больших фалафелей[9], надо начинать с солдатской службы. После прохождения тиронута офицеры отбирают наиболее способных (в том числе и с учетом тестов) и позже отправляют их на курсы командиров, после которых те возвращаются в свои подразделения и становятся начальниками своих же товарищей. Через несколько месяцев из всех сержантов наиболее достойных отправляют на курсы офицеров, длящиеся всего лишь около восьми месяцев на специальной базе. По окончании курса новоиспеченный офицер отправляется служить или в свое подразделение, или уже в другое. Благодаря такому отбору в офицеры попадают действительно самые достойные, и они отлично знают, чем живет и дышит простой солдат, потому что сами побывали в его шкуре.