– Скоро и ваша Клара станет невестой, – радушно приветствовал его Фоурмент-старший. – Будете ждать внуков, дорогой мэтр, и радоваться им, как лучшему дару жизни.

«Говорил бы только о себе!» – подумал Рубенс раздраженно, кисло улыбнулся в ответ и ускакал с дочерью домой, сославшись на неотложные дела.

На следующее утро Сусанна пришла раньше назначенного времени, вела себя скромно и выглядела притихшей. Рубенс чувствовал, что его мнимая лихорадка влюбленности полностью прошла. Наверное, думал он уже спокойно, вспышки страсти в организме накапливаются и время от времени беспокоят мужчину, здорового и слишком давно женатого. В Париже, решил он, можно будет позволить себе общение со свежей, но проверенной девушкой. От такого решения Рубенс пришел в хорошее расположение духа, работал быстро, не задумываясь о модели, и ему удалось за утро сделать подмалевок на холсте: набросать композицию портрета и наметить, уже красками, овал лица, расставить цветовые акценты.

– Позировать больше не надо, Сусанна, – сказал он. – Закончу моделло без тебя, и, возможно, к свадьбе… Когда она, кстати?

– Через две недели, разве Изабелла вам не напоминала? Вы будете самыми почетными гостями.

Рубенс не любил свадьбы, впрочем, как и другие семейные праздники. А эта свадьба почти не имеет отношения к его семье! Так что он не собирается тратить свое время. Как бы он мог достичь столь многого, если бы ходил везде, куда приглашают?..

– В это время я буду в Париже. Мария Медичи просит приехать, да и молодой король Луи собрался заказать мне эскизы гобеленов.

– О… – расстроилась Сусанна, но тут же протянула восхищенно: – Конечно, вас ждет королева и даже король Франции, а тут мы, обычные люди. Я понимаю. Вы – Мэтр.

– Разумеется, – подтвердил он с холодной улыбкой, – монархи нуждаются во мне. Прощай, неизвестно, когда теперь увидимся… может, и никогда. Желаю тебе и твоему жениху… как его?

– Раймонд дель Монте, – прошелестела Сусанна еле слышно.

– Всего наилучшего.

Рубенс встал, показывая, что сеанс окончен, а его время дорого.

На лице Сусанны ничего не отразилось, она смотрела расширенными зрачками куда-то в сторону. Вдруг глаза ее закатились, голова запрокинулась, и она начала медленно оседать, неестественно задрав плечо.

Рубенс бросился к ней.

– Изабелла! Изабелла! – кричал он, как ему казалось, на весь дом, но получалось почти шепотом. – Скорее сюда! Уксус дай, что ли!

Он приложил пальцы к шее девушки, не смог найти пульс, обхватил безвольную шею, ухо приложил к груди, но от волнения ничего не слышал. Тогда Рубенс рывком ослабил ей корсет, поднял Сусанну на руки:

– Да кто-нибудь, помогите же мне!

Шляпа Сусанны оказалась на полу, Рубенс наступил на нее, постоял в растерянности и стал очень медленно, осторожно спускаться по лестнице. Шпильки падали по одной с глухим звуком, волосы девушки свешивались до пола, оказалось, что они очень длинные…

Куртизанка в Риме, рожденная в Венеции, в которую был влюблен Филипп, благоухала, как цветок тюльпанового дерева, она была женщиной жадной и, пожалуй, неумной, да нет же – она была глупа и вульгарна до крайности! Но искусство любви почитала, была одарена в нем безмерно. Куртизанка из двух братьев предпочла младшего – его, Пьетро Паоло, она выбрала его, и он был счастлив какое-то время. Если сейчас, спустя двадцать с лишним лет, римские любовные страсти кажутся трогательными и смешными, то тогда история поссорила их, брат страшно страдал, даром что философ-стоик. А я, вспомнил Рубенс, носил при себе ее платок и ночью засыпал с ним, поэтому помню запах, однако не помню имени куртизанки. Она любила музыку, в ее палаццо часто играли музыканты, мы веселились невероятно, много пили вина по молодости… Сусанна тоже говорила мне о музыке… только – что она говорила?

– Иза, взгляни! – Он шагнул в кухню с Сусанной на руках, жена изумленно подняла голову от стола и вскочила, табурет громко заскрежетал по каменному полу и с грохотом опрокинулся.

– Ей стало плохо, да, прямо у меня в кабинете, я не знал, что делать, звал тебя! Ты что, не слышала?! Птибодэ, сюда!

Жена, кухонная прислуга, Птибодэ – никто не сказал ни слова и не приблизился к нему. Рубенсу происходящее казалось бессмысленным, увиденным во сне, в котором он стоял посреди городской площади с бездыханной женщиной на руках и никто не хотел иметь с ним дело, даже близкие стыдились подойти…

С ноги Сусанны на пол со стуком упал нарядный башмак; все молча смотрели на ее необутую ногу, на расшнурованный корсет и рассыпавшиеся волосы.

– Лорд-канцлер Британского королевства, барон Веруламский, виконт Сент-Олбанский, сэр Фрэнсис Бэкон! – объявил слуга, изобразив сложный пируэт: он готовился к участию в королевском балете-маске.

– Молодец, получается у тебя, хорошо подпрыгиваешь! Можешь идти, – похвалил его хозяин.

Маркиз Бэкингем, лорд-адмирал Англии, ел грушу и как раз читал «Новый органон», недавно присланный ему Бэконом.

– Пытаюсь вникать, но трудно, – пожаловался маркиз вместо приветствия.

– Главное, ты стараешься, дорогой мальчик. Здорова ли леди Кэтрин?

– Толстеет, слава провидению.

– Король Яков ждет появления ваших детей, как собственных внуков. – Сэр Фрэнсис уселся в кресло, с видимым удовольствием вытянул ноги. – Кто бы ни родился, девочка или мальчик, его величество будет счастлив.

– Да, так он говорит. – Ясная улыбка осветила лицо «Стини» – так называл Бэкингема старый король Яков. Король-поэт и покровитель поэтов, Яков Стюарт сравнивал красоту своего любимца с обликом святого Стефана, чье лицо в Писании называли ликом ангела небесного.

– Мой Джордж, давай вернемся к тому, о чем начали разговор утром. То, что будет случаться хорошего в государстве, все наши успехи…

– Припишут королю. Или вам, как его мудрому советнику, – легко рассмеялся Бэкингем, – вы уже это говорили.

– Да, вот мне, например. А за все неудачи отвечать будешь ты, мой Джордж.

– Я ведь безродный выскочка, незаслуженно любимый фортуной. – Бэкингем состроил злодейскую физиономию. – У меня с ней страстный роман, который всех бесит. Что поделаешь: влюблена она в меня!

– Безмерно фортуна в тебя влюблена, верно. Никто, кроме нас с тобой, не может объяснить твое чудесное восхождение. И никто не узнает.

– Конечно, сэр Фрэнсис. Хотите грушу? Из Сицилии, там лучшие груши. На обед их подадут в вине, с медом и корицей. – Бэкингем знал, что его наставник с утра прошел долгий путь пешком для поддержания здоровья и обретения ясности мысли и наверняка голоден.

– Спасибо. – Бэкон взял с блюда крупную грушу. – Мы много раз говорили: одобрение или ненависть парламента, а тем более народа – это преходяще, очень неустойчиво и мимолетно. Совершенно не имеет значения, в сущности, любят они тебя или ненавидят. Разумеется, их гнев в случае неудач или лишений падет на тебя, Джордж, ты самая видная фигура. Но в таком случае, как мы тоже не раз обсуждали с тобой и его величеством, чтобы не допустить больших волнений, я сам выйду к ним и подставлю свою седую голову. Ее не отрубят, полагаю…