иногда из дома сбегает и по городу болтается или, как сегодня, в комендатуру приходит…

Потом целый час молча ходили патрулём по вечернему городу. Про колбасу Генка совсем забыл. Какая уж там колбаса…

Утром приехали в роту, как с похорон.

Серёга несколько раз пробовал рассказать своим «старикам» о случившемся, но выходило невесть что. Он, как Шура Балаганов, размахивал руками и притопывал ногами, пытаясь передать то, что видел и слышал накануне, но никто так и не смог вникнуть в суть и толком понять, почему Серёга так заходится. Да и не до того всем было: кто пришёл из наряда, кто собирался в наряд; Лёхе пришло какое‑то тревожное письмо из дома; Димка натёр портянкой на мизинце мозоль и хромал, слушая формально и раздражённо. В конце концов Серёга плюнул и через неделю всё забыл.

Генка же был так поражён случившимся, так он силился понять, как такое вообще возможно?! Ему было жалко и бедную Лиду, и неизвестного полковника, который живёт во всём этом ужасе, да и всю семью, наверно, тоже страдающую и переживающую. А как там ребёнок, из-за которого всё это случилось?…

В ближайшее воскресенье он пошел в библиотеку и на удивление отыскал там книжку по психологии и ещё одну — по психиатрии. Через полгода, когда Генка «дембельнулся», то, кроме основной работы, он устроился трудотерапевтом на полставки в детскую психиатрическую больницу. Помогла ему в этом устройстве мама одноклассницы, которая там давно работала старшей медсестрой. В больнице было много нового и интересного для пытливой Генкиной натуры. Но это была уже совсем другая — гражданская — жизнь.

Главное — зубы! (не очень смешные истории)

В 2000‑х годах было очень популярно в какие‑либо праздники проводить небольшие торжественные и концертные программы для ветеранов с участием профессиональных артистов и музыкантов. Их организовывали Управы и муниципалитеты районов. Наверно и сейчас подобное происходит, просто я не в теме.

И вот однажды в небольшом кафе во время торжественного благотворительного обеда должна была состояться такая встреча пожилых жителей с местным руководством и артистами.

Я администрировал культурную часть программы, писал сценарий, приглашал исполнителей и встречал их при входе в кафе. Председатель Совета ветеранов, благообразная старушка лет восьмидесяти пяти или более пришла первая из приглашенных со своей подругой ровесницей и координировала прибытие всей ветеранской группы. Женщина была очень ответственная и без устали маячила, то выходя на улицу, то входя обратно с кем‑либо из своих подопечных, препровождая его к раздевалке и далее. Я тоже маячил и беспокоился, так как капелла, назначенная открывать программу, заблудилась и опаздывала. Наконец артисты прибыли и я окончательно вернулся в помещение кафе. И тут в холле, смотрю, столпилась группа охающих и ахающих старушек, склонилась над сидящей среди них на стульчике той самой, которая была главной, и только что хлопотала вместе со мной. Одна из бабушек, обращаясь ко мне, тревожно прошептала:

— Представляете, на крыльце споткнулась и упала! Да прямо, челюстью… — И выразительно изобразила ступеньку, о которую ударилась пострадавшая, поднеся ребро ладони к своему подбородку.

Я протиснулся и увидел ту самую бодрую старушку с закушенным платком во рту, который она прикрывала рукой, жалобно глядя на всех вокруг. И тут я, узрев очевидное, которое почему‑то никто никак не видит, обращаясь одновременно к окружающим и к пострадавшей женщине, настойчиво провозгласил:

— Зубы! Главное — зубы! Что ж это Вы, зубы то не посмо́трите!! Ведь их могло выбить!

Пострадавшая с первой фразы подняла лицо своё с кляпом во рту, и вскинула на меня грустные глаза свои, и начала что‑то жестикулируя мычать…

— Зубы, зубы могло раздробить, осколки!.. — Снова было начал я отчаянно проявлять инициативу… Но ближняя ко мне женщина, глядя на меня вместе со всем окружением, как на слабоумного дурачка, мягко так сказала, перебивая:

— Зубки-то у неё давно выпали. Ведь, почитай, девяносто уж скоро… Протезики там. Не беспокойтесь, ничего страшного не случилось… А платочек уже давно перекисью водорода пропитали.

Я, будто взбрызнутый водой, вмиг схлынул, глупо заморгал глазами, и притих.

«Вот срамота то! Да как же это я так бойко раскудахтался и сразу не догадался, что в девяносто своих зубов уже не бывает?!»

Через некоторое время старушка волшебным образом возродилась, окончательно пришла в себя, и вся публика отправилась на второй этаж, где уже начиналось торжество.

Всё прошло с большим успехом: и официальная часть, и концерт. Все ели и наелись, и даже пели с артистами, и читали стихи, и совсем-совсем не вспоминали о столь драматическом происшествии, случившимся за пару часов при входе.

Теперь уже прошло больше пятнадцати лет и, конечно, многие из тех ветеранов давно упокоились. Но я их хорошо помню, помню тот день, помню так ясно, будто было всё в прошлом году. Бодрые старушки так живут в моей памяти.

Удивительно она устроена — память! Можно долгие годы знать человека по работе, совместной учебе или соседа по подъезду, каждый день здороваться и даже заговаривать, а через год забыть о нём и никогда больше не вспоминать. А вот иного увидишь, скажет он пару слов, взглянет… и помнишь всю жизнь.

Детский садик

Наверно, как и большинство детей, я не любил ходить в детский сад. Но у меня это было вызвано не только той причиной, что ты на целый день лишаешься родителей и привычной обстановки, а и ещё одним крайне неприятным и даже болезненным обстоятельством. Это, впрочем, касалось не только меня, но и всех мальчиков младшей группы (2–3 года) нашего детского садика возле телецентра на Шаболовке, где я тогда и пребывал. Причина была, с одной стороны, совершенно проста, а с другой — почти непреодолима.

Дело в том, что исходила она от девочки из нашего, совсем ещё молочного, коллектива. Её звали Ксюша.

Девочка кусалась…

Кусалась она не просто так. Это был стремительный манёвр с внезапным жгучим укусом сзади в шею либо плечо и моментальным побегом прочь. Происходило нападение только тогда, когда мы (мальчики) стояли и пи́сали.

Струя прерывалась, и возобновить её дальше было невозможно. Испуг и страх подкатывали каждый раз, когда надо было сходить в туалет. Все мальчики нашей группы неоднократно подвергались нападению. Девочка тщательно отслеживала приготовление к событию краем глаза, делая вид, что ей «до фонаря», и появлялась ниоткуда, словно привидение. Мальчики орали и плакали, воспитательницы ругали Ксюшу, но всё было без толку. Я однажды резко обернулся, увидел за спиной хищницу и сильно её оттолкнул. Но уже тогда, то ли обременённый хорошим воспитанием, то ли наделённый от природы излишней деликатностью, я тот же