Хорек любил посидеть вечером у окошка, глядел во тьму – Виталий терпеть не мог пустопорожнего безделья, специально находил работу, иногда и вовсе не нужную. Однажды, когда глазурованный лес приплясывал за окном, он приказал натаскать еще дров.

– Не пойду, угрелся, – отрезал Хорек.

– Как не пойдешь, я, что ль, должен? – Охотник заорал, набряк, что свеклина, рванул его с койки, завалив попутно стол, отвесил затрещину – Хорек отлетел к самой двери. – Без разговорчиков на флоте, понял? Как меня батя учил, так и ты... Да-авай!

Хорек не поднимался.

– Встать, кому говорят!

– Ты – не батя! – Хорек наконец встал, шагнул к крюку, снял ватник. Оделся, прибрал свою кружку, ружье, пристегнул патронташ, влез в лямки рюкзака. Виталий наблюдал молча. – Спасибо за хлеб-соль, но ты не батя, ясно? – повторил Хорек и протянул ему компас с руки.

– Ты что, очумел, на ночь глядя, остынь! – Охотник сводил на мировую, но Хорек положил компас на табуретку, вышел на двор. Виталий выскочил за ним с ружьем.

– Я зла не держу, но пахать как негр больше не намерен – проживу, как жил, а ты заходи в гости, милости просим.

– Стой, чума, стой, говорю! В лес ночью не отпущу!

– Луна... – Хорек ткнул пальцем наверх, – а хочешь – стреляй. – Он двинулся к лесу.

– Козел! Козел детдомовский, здесь тебе не пионерский лагерь! – Виталий бесновался у избушки, гонял некстати подвернувшихся перебуженных собак. Собаки скулили. – Вернись, лося забьем, лося-а-а-а...

Эхо долго гоняло звук. Знакомой, нахоженной лыжней Хорек спешил в свой барак. Сразу схлынуло зло, свобода пьянила. Порхающий снег был сладок, как эскимо. Четыре часа хода, и он уже прислонился к дверному косяку, жадно ловил воздух ртом, на лбу застывали капельки пота. Ветер холодил щеки, звезды и луна источали неистовый аромат: если б только он умел – завыл бы от восторга!

Виталий пришел к вечеру следующего дня. Пришел весь заснеженный, какой-то особенно шумный, возбужденный.

– Здорово, Робинзон! – словно и не было ничего между ними.

Поступок Хорька заставил его по-другому взглянуть на парня.

– На вот, займись, – бросил на стол большого глухаря. – Птички-то меньше стало, чуешь, да еще пурги начнутся – как жить собираешься, а?

– Проживу.

– Проживешь, проживешь, это ясно. На одной рыбе дотянешь в крайнем случае, но без мясца хреновато, нет? Или ты в постники записался?

Он балагурил, развешивая вокруг печки белье на просушку. В голосе появились незнакомые веселые, заискивающие нотки – Виталий искал примирения.

– А то гляди, парень, из Колочских болот лось пришел – загоним на пару?

Хорек сосредоточенно орудовал поварешкой, словно отливал из олова сложнейшую деталь.

– Как хочешь, я и один управлюсь – не впервой, но лось – чудо. Даже я опешил сегодня – стоит что твой слон, рога – отростков семнадцать-двадцать – бульдозер, а не лось.

Хорек молча хлебал обжигающий, мутный глухариный бульон. Виталий рассказывал раньше про Колочь – край непроходимых болот, обступивший залесенные пятаки суши с затертыми плешами, где из мха выпирают морщинистые старые скалы. Люди туда не ходят, даже в морозы можно ввалиться в дышащую полынью. После того как несколько зим назад там затянуло вездеход с геологами, место и вовсе стало считаться гиблым и проклятым. Геологи искали и, кажется, нашли уран. Начитавшись газетных ужасов, Виталий всегда говаривал: «Чего ловить – без свинцовых наяичников мужик в Колочи вмиг стояка лишается». Но признавал за местом необычное – зверь, по охотницким байкам, в Колочи вымахивал до невероятных размеров (ясное дело – мутант!), и вообще, попасть туда было боязно, но заманчиво – непуганый лес грезится любому промысловику. Виталий больше поминал Колочь как заветную мечту, но всегда зарекался, волшебный край лишь будоражил воображение.

– Вертолетчики в этом году видели дым из геологического вагончика, думаешь, люди?

– Откуда я знаю...

– А вдруг забрался какой зимогор или, может, русалки? Ты как, от русалочки б сейчас не отказался или слабо? Че молчишь, русалка с перепою хороша – ее еть нельзя, потому как некуда, на нее глядеть, на чушку, и млеть, как первоклассница от одуванчика, ясно?

Так вот и болтал весь вечер.

Ночью завела метель и не отпускала двое суток. Они истопили баню, помылись. Валялись на лежаках. Виталий травил баланду. Все ему лось не давал покоя.

– Его б с двух сторон погнать, и прямо к зимовью...

Хорек понимал, о чем речь: подраненного зверя преследовали по рыхлому, глубокому снегу – опытный охотник заранее высчитывал путь и валил бедолагу как можно ближе к жилью, так сказать с доставкой на дом. Второй, страхующий, лыжник Виталию б не помешал, но ясно как день: прими он участие в облаве, пришлось бы и дальше тянуть лямку на промысловика, а это не входило в его планы.

Когда стихла метель, Виталий стал собираться.

– Ну как, идешь? – был уверен, что уговорил.

– Хочешь обижайся, хочешь – нет, не пойду.

– Ну-ну, упрямый, значит, эт хорошо, я, брат, тоже упрямый. Так и быть, принесу тебе лосятинки – жди. – Он весело стрельнул глазами. – Я ж не против: поживи, подумай, но компас возьми, судьбу не пытай.

Никак не шел у него из ума этот чертов компас, ему казалось, парень опасно чудит, а в лесу чудачества исключались. Пришлось нацепить ненужный инструмент на руку – в знак примирения.

– Давай, не чахни! – Виталий помахал ружьем. – Третьего дня жди в гости.

Может, следовало пойти с ним? Виталий помягчел и, кажется, зауважал Хорьково упрямство. Но нет – правильно, сдаваться сразу не следовало. Хорек выдержал характер.

На третий день, как обещал, Виталий не пришел, зато рано утром на четвертый прибежала лайка. Одна, без пары и без хозяина. Она скулила и ластилась к Хорьку, звала в лес. Он спешно собрался, встал на лыжи, собака мигом припустила вперед – знала, куда вела. Они скатились с бугра, прошли метров триста камышами, краем озера, как вдруг собака ощерилась и, захлебываясь лаем, бросилась в лес. Хорек втянул голову в ватник, затормозил – ухо уловило рваное дыханье, словно стоптанным сапогом кочегарили самовар.

У большого куста можжевельника на опушке стоял исполинский лось. Роскошная корона его почти касалась земли. Зверь натужно поднял массивную голову, скосил назад налитые кровью, глубоко провалившиеся глаза – искал назойливую собаку.

Стреноженно, грудью припав на передние ноги, приволакивая заднюю, лось скакнул в сторону, весь подставляясь Хорьку. Бока его западали на вздохе, на мясистых серых губах пузырилась розовая пена.

Подранок! Так вот куда тянула собака! Хорек бесшумно разломил ружье, вогнал пулевой патрон, второй сунул в скривившийся рот. Прицелился чуть ниже уха – каких-то тридцать шагов отделяло их друг от друга, но лось не замечал его, возбужденно похрюкивая, смотрел на беснующуюся меж елей мучительницу. Он выстрелил, спешно перезарядил, но было достаточно – лось рухнул в хрустящий можжевельник.