Для оценки соотношения численности русской диаспоры на Балканах и численности сформированных ею воинских и полицейских частей стоит привести один пример. Начальник Генерального штаба Сухопутных сил Германии Франц Гальдер считал, что «…исходя из существующего опыта… один миллион гражданских жителей может сформировать две дивизии…»[104], т. е. может дать около 3–4 % от общего состава населения, учитывая, что пехотная дивизия вермахта имела 17 734 солдат и офицеров[105]. Таким образом, сравнивая численность русских на Балканах и число добровольцев в РОК и полицейских частях, можно сделать вывод, что средний показатель мобилизационной активности там был намного превзойден. Подобная активность не может быть объяснена даже тем особым демографическим и социальным составом, который имела на Балканах русская эмиграция, где доминировали решительные мужчины с опытом владения оружием.

Попытаемся реконструировать мотивацию столь высокой мобилизационной активности русской эмиграции. Прежде всего рассмотрим материальные стимулы. После массовых увольнений в Сербии и общего ухудшения уровня жизни в других балканских странах эмигрантам пришлось, заботясь о хлебе насущном для себя и своих близких, искать любую подходящую работу. В этих условиях служба в рядах РОК была сравнительно привлекательна (см. таблицу 1[106]).

Таблица 1

ДЕНЕЖНОЕ ДОВОЛЬСТВИЕ (В РЕЙХСМАРКАХ)

ВОЕННОСЛУЖАЩИХ РОК В СЕРБИИ В КОНЦЕ 1942 Г.

С учетом искусственно завышенного валютного курса рейхсмарки (1 РМ=20 сербских динар)[107], этот уровень заработной платы был высоким. Например, в Белграде в то время можно было снять комнату за 275 динар в месяц, а 300 динар в месяц было достаточно для скудного питания одного человека (яйца, топленый жир, кукурузная крупа, фасоль, эрзац-кофе, вино, сезонные фрукты и овощи)[108]. Достаточно престижная в рамках русской колонии зарплата преподавателя русской гимназии в Белграде в то время составляла 1200 динаров в месяц[109]. Стоит отметить, что выплаты в РОК были несколько меньше, чем у их коллег по вермахту, но больше, чем у бойцов восточных батальонов и добровольческих легионов из подсоветских граждан. Рядовой и унтер-офицерский состав «ост-батальонов» получал около 30–42 РМ (54 РМ — на лица с семьей)[110]. В то же время заработная плата у русских эмигрантов во вспомогательных полицейских батальонах была еще больше, чем в РОК, что приводило к попыткам перевода в хипо отдельных военнослужащих из РОК[111].

С другой стороны, нельзя забывать, что к 1941 г. с момента окончания Гражданской войны прошло уже около двадцати лет и наемничество как вид заработка уже не могло быть популярным. Уже давно прошли времена полковника Миклашевского, совершившего с двумястами русскими солдатами и офицерами интервенцию и военный переворот в Тиране против левого правительства православного епископа Фана Ноли[112]. Хотя большая часть русских эмигрантов, прибывших в Королевство СХС, участвовали в Первой мировой и/или Гражданской войне (62 %), профессиональных военных среди них было относительно мало (всего 28,6 %)[113], т. к. большая часть царского кадрового офицерства была выбита в 1914–1918 гг. Среднее и младшее поколения эмигрантов полностью интегрировались в мирную жизнь и даже в случае увольнения могли сравнительно легко переехать в Германию и другие страны Западной Европы, где вследствие массовой мобилизации освободилось сравнительно много вакансий и русских эмигрантов принимали без особых затруднений[114]. Во время глобальной войны, в обстановке активных антипартизанских операций, в тяжелейших условиях горной местности, при противостоянии многочисленным, уверенным в правоте своей идеологии и решительным противникам военная служба не могла стать лучшим способом зарабатывания денег. Те, кто хотел обеспечить себя материально без особых проблем, не задерживались в РОК, даже если они туда случайно и попадали.

Стоит отметить, что дезертиры из корпуса вызывали ярко выраженные отрицательные эмоции у «патриотической» части эмиграции. Пример такого отношения к дезертирам привел в своих воспоминаниях Анатолий Максимов, который быстро разочаровался после прибытия в РОК, успешно сбежал из него и перебрался на работу в более безопасные условия в Германии и оккупированной Франции. Пятнадцатилетняя девушка из белградской семьи русских эмигрантов, куда Максимов пришел в поисках убежища, как к друзьям, была в ярости, узнав о его планах сбежать из РОК. Несмотря на неодобрение со стороны своих родственников, она пригрозила вызвать гестапо, а потом, немного успокоившись, сменила гнев на милость и просто выбросила «труса» из квартиры на улицу, нарушая не только правила гостеприимства, но и полицейский час[115].

Вступление в РОК, таким образом, вовсе не было «единственным способом» решения материальных проблем. Некоторые эмигранты, не желавшие идти в РОК, выехали на работу на территорию рейха. Например, на работу в Германию уехала дочь профессора Н.В. Краинского, которая забрала с собой и старого профессора. Следы этой сравнительно заметной эмиграционной волны сохранились в фонде местного отделения СД в Историческом архиве Белграда, т. к. каждый человек, претендовавший на рабочее место в Германии, получал в гестапо справку о политической благонадежности[116].