«Женщин много – я один». – Кирилл засмеялся и прибавил скорость. До Утятина осталось приблизительно полчаса, нужно приготовиться к тому, что мать спросит про Нику, многозначительно подожмет губы, мол, когда же ты остепенишься, и потребует детальный отчет о работе. Она будет внимательно слушать, сдержанно улыбаться и бесконечно гордиться им. Да, он – старший сын, надежда и опора… «Смешно». – Кирилл с улыбкой покачал головой, гоня прочь бремя ответственности, припомнил, как давным-давно впервые перешагнул порог кабинета генерального директора, сел за широкий полированный стол, выдвинул первый попавшийся ящик и подумал: «Я похож на отца, а значит, смогу». Прошли годы, и уверенность превратилась в реальность.

Кирилл действительно смог, хотя изначально опыта было маловато: не успел отец научить его всему (инфаркт не имеет привычки предупреждать о своем визите…). Дули ветра, трудности валились снегопадом, особенно первое время, но потом в работе и в нем самом появились лоск и шик, Кирилл уже не терзался сомнениями, когда принимал решения, знал, как поступить. И это все, а также высокий рост, черные волосы, темные глаза, прямой нос, квадратный подбородок и голливудская улыбка, его спортивная, подтянутая фигура притягивали женщин магнитом. Выбирал всегда он.

«В Утятине нет женщин, – усмехнулся Кирилл, сворачивая к дому, в котором провел большую часть детства. Дом, частично каменный, частично дощатый, с широкими башнями-пристройками, узкой лестницей, выглядывающей из за угла и устремляющейся к массивному балкону… – В Утятине нет красивых женщин, – поправил себя Кирилл, выходя из машины. – И хорошо. Отдохну».

* * *

О первой встрече тетя Саша станет расспрашивать в мельчайших подробностях – торопливо, опережая ответы на вопросы. «Как выглядел Василий Петрович? Здоров ли? Ты не забыла отдать ему шарф? А поблагодарила за то, что он содержал тебя столько лет? И какое произвел впечатление он?! Надеюсь, ты вела себя правильно». Возможно, предложения будут более длинными и витиеватыми: тетя Саша всегда старается охватить сразу побольше пространства и предусмотреть мелочи и детали. Василий Петрович Дюков – загадка для всех родственников, так уж случилось.

Направляясь в столовую, Леся чувствовала холодок в животе – легкий, почти неощутимый. Аппетит отсутствовал полностью, но шаг против воли ускорялся, частил, и приходилось притормаживать, чтобы случайно не наступить на пятки женщине в униформе. «Тетя Саша, скоро я смогу ответить на ваши вопросы. И на свои тоже. Торжественно обещаю вести себя хорошо». Улыбка, и вновь спокойное выражение лица.

Леся уже не гадала, как выглядит дядя, – наоборот, она быстро прогнала остатки фантазий и приготовилась ко встрече с реальностью. Ничто не должно повлиять на первое впечатление, иначе получится неправильно, как в кривом зеркале. Доля истины всегда доступна, нужно изловчиться и обязательно ухватить ее, чтобы позже хорошенько рассмотреть.

«Интересно, Василий Петрович сейчас волнуется?»

В правой руке Леся держала шарф, и он казался тяжелой пятикилограммовой ношей, сотканной из обязательств, любезностей, требований и правил хорошего тона.

«Отдать бы его быстро, не привлекая особого внимания… Но это вряд ли получится: блестящая упаковка сверкает так, что практически освещает путь».

В центре просторной столовой, оформленной в желто-песочных тонах, располагался длинный прямоугольный стол, во главе которого восседал Василий Петрович Дюков. Он вовсе не собирался дожидаться гостью, ел с аппетитом и явно ни о чем не беспокоился. Вытянутое лицо, большие залысины, длинные редкие волосы (седые и темно-русые вперемешку), крупный нос, эспаньолка. Леся не обнаружила внешнего сходства ни с одним из родственников – Василий Петрович походил на богатого отшельника, абсолютно довольного жизнью.

«Здравствуйте…» Не в силах оторвать взгляд от живописной картины, Леся остановилась около лакированного буфета и замерла.

Василий Петрович сидел в объемном халате – бархатном, с навязчивым леопардовым рисунком. Халат скрадывал недостатки полноватой фигуры, но был слишком пестрым. Широкие манжеты явно мешали есть оранжевого лобстера (Леся решила, что это лобстер, как-то видела такого «зверя» в кино), но на помеху Василий Петрович не обращал никакого внимания. Перед ним стояла пиала (он опустил в нее правую руку, поболтал пальцами, сморщил нос) и три одинаковых узких стакана: с апельсиновым соком, с томатным и с водой. Дюков торопливо ел, роняя капли на стол, и некоторое время не замечал Лесю, затем поднял голову, взял тряпичную салфетку, вытер руки, резко отшвырнул ее на край стола и удовлетворенно произнес:

– Рыжая.

Будто это и являлось главным достоинством Леси, и если бы волосы вдруг оказались черными или русыми, то разочарование обязательно бы постигло Василия Петровича. Дюков бы закручинился и хуже того – впал в продолжительную депрессию без конца и края. Леся представила дядю в печали, но образ дрогнул и расплылся. Нет… Василий Петрович куда лучше рисовался в состоянии раздражения и крайнего недовольства. Вот она, истина! Чуть-чуть, но все же… Однако ему действительно было важно, какого цвета у нее волосы.

Василий Петрович кивнул на противоположную сторону стола, где находился еще один стул, и, поглядывая на Лесю, продолжил завтракать. Только теперь его брови походили на крыши домиков, на лбу появились неглубокие морщины, глаза засияли, точно лобстер стал вкуснее раза в два или в три. Улыбка то вспыхивала, то гасла на блестящих губах.

Леся попыталась уловить первое впечатление от знакомства и поняла, что в этом тяжелом случае рано торопиться с выводами. Никакие характеристики к Василию Петровичу категорически не прилипали – они летели в его сторону, касались леопардового халата и, как осенние листья, падали на шершавую коричневую плитку пола. Точно пока можно было сказать одно – дядя не являлся заурядным человеком.

«Он еще что-нибудь скажет?»

Василий Петрович плохо пережевывал пищу, делал большие торопливые глотки, думал о чем-то своем и вовсе не нуждался в продолжении разговора. Видимо, гостеприимство он считал сущей ерундой и прохладно относился к формальностям.

– Доброе утро, – произнесла Леся, подошла к столу, села напротив дяди и, словно по мановению волшебной палочки, перед ней появились огромная тарелка с лобстером (как его есть?), пиала с водой и такой же набор напитков. Василий Петрович находился далековато, но наблюдательность устранила этот минус. Его черты стали четче, воображение мгновенно раскрасило в коричневый цвет эспаньолку и стерло мешки под глазами. Не-е-ет, Дюков не старый.

– Да, это утро – доброе, – согласился Василий Петрович, кивнул и протянул руку к томатному соку.

– Подарок. Вам, – коротко ответила Леся и положила блестящий сверток на угол стола.

– Твоя тетка постаралась? Ха! А где же благодарность за содержание? Застряла в пути? – Василий Петрович закинул голову назад и раскатисто расхохотался. Смех наполнил столовую до каждого миллиметра: звякнул о бокалы, качнул люстру, встревожил штору, а затем оборвался и превратился в неоднократное хмыканье и протяжное «у-у-у». – Разве твоя разлюбезная тетка не велела благодарить меня за каждый день, месяц и год твоей жизни? Каких еще глупостей она наговорила, благословляя тебя на дальнюю дорогу?