class="p">Что бы это ни было, он болтается наполовину в реке, наполовину вне её. Он имеет форму песочных часов и выглядит совершенно неуместно в этой мирной и совершенно естественной сцене.

Движение сбоку притягивает мой взгляд, а затем меня поражает ещё одна бомба. Рядом с кораблем стоят два человека, и, не успев опомниться, я уже бегу.

— Алексис?

— Чарли?

Алексис закрывает уши руками, и я вздыхаю, когда яростный рёв Драгикса практически заставляет землю затрястись.

Я смеюсь. Я помню эту женщину. А кто бы не запомнил? Она великолепна. Как и парень, стоящий рядом с ней, который смотрит на меня холодным взглядом. Он похож на мужчин, появившихся на поляне, когда вуальди вели нас на бойню. Браксианцы. Может быть, он не ожидал, что я зайду так далеко?

Браксианин рядом с Алексис толкает её за себя, с мечом на изготовку, и скалит на нас зубы. Драгикс приземляется на лапы рядом со мной, всё его внимание сосредоточено на двух людях напротив нас.

Его голос щелкает, как хлыст в моей голове.

«Что ты делаешь? Кто эти люди?»

«Успокойся. Алексис — одна из женщин, которых схватили со мной».

Драгикс рычит на это, слегка шагая вперед и прижимая крылья к телу. Он показывает им свои зубы и решает, что это прекрасное время, чтобы позволить пламени вырваться из его горла.

Даже отсюда я вижу, как лицо Алексис побледнело. Я понимаю. Я была так напугана, что чуть не обмочилась в штаны, когда впервые увидела, как Драгикс проделывает этот маленький трюк.

Я развожу руками, надеясь, что она увидит, что я не одобряю такое безумство Драгикса. Но её глаза не отрываются от Драгикса, когда он снова делает шаг вперед.

Я издала собственный рык.

«Что ты делаешь? Ты их пугаешь!»

«Они слишком близко».

«Ты ведешь себя совершенно неразумно. Мы ещё поговорим с тобой на эту тему».

— Ты в порядке? — спрашивает Алексис, и я делаю ещё один шаг к ним. Драгикс рычит, заставляя её снова зажать руками уши, и я сжимаю зубы, пытаясь сравняться с Драгисом.

— Ты ублюдок, — огрызаюсь я. — Не смущай меня.

Он молча смотрит на меня, совершенно нераскаянный, и я бью его по морде кулаком. Он прищуривается, глядя на меня, и я снова поворачиваюсь к Алексис и молчаливому браксианцу рядом с ней.

— Я в порядке, — кричу я Алексис. — Но…

«Хватит», — бурчит Драгикс. Его нога подгребает меня, подхватывая и я приземляюсь на задницу на его спине. Я, наверное, выгляжу полной дурой, когда Алексис открывает рот. Я машу ей рукой, чтобы она, надеюсь, не подумала, что разъяренный дракон собирается меня съесть.

Драгикс молчит на обратном пути к своей горе. Я даже не пытаюсь с ним общаться, и он превращается в человека, как только приземляется, прежде чем пройти мимо меня к своему логову.

— О, включил режим молчанки? — Я вскидываю руки, пытаясь удержать взгляд на покатой мускулатуре его спины, а не на подтянутой заднице. — Настоящий взрослый мужик.

Он оглядывается на меня и скалит зубы, а затем уходит.

— Придурок, — бормочу я.

— Драгикс позволяет тебе больше, чем я когда-либо видела.

Я оборачиваюсь и обнаруживаю, что Майз сидит в моём тенистом месте.

— Ну, раз ты его прислуга, то должна точно это знать.

Она пристально смотрит на меня, и я вздыхаю.

— Это было несправедливо. Мне жаль.

Она кивает, поднимаясь на ноги.

— Почему он такой? — спрашиваю её.

— Это его личная история, которую долго рассказывать.

— Он ничем со мной не делится. А теперь он ведёт себя как полный придурок, когда у меня наконец появляется возможность поговорить с одной из других женщин.

Майз долго молчит, а затем подходит ближе, ее пурпурная кожа блестит на солнце.

— Драгикс был один в течение очень долгого времени.

— Сколько?

Она пожимает плечами, движение элегантное.

— Века.

— Прости?

— Драконы долгоживущие. После того, как он потерял свою семью, он остался совсем один. Я не знаю, почему он взял тебя. Он может и сам не знает. Но подумай, каково это быть единственным в своём роде. Всегда один.

— Он не один. У него есть ты.

Она снова пожимает плечами.

— Мой народ всегда служил драконам. Моя мать служила Драгиксу и её матери до неё. Мой народ поклялся служить его народу, когда они спасли нас от верной смерти.

— И тогда они погибли.

Майз кивает.

— Я напоминание своего народа. Напоминание о долге, который образовался ещё до его рождения.

Я отворачиваюсь.

— Ну и что, только потому, что он одинок, он обращается со мной как с пленницей?

Майз цокает.

— Мой народ был пленниками и рабами на протяжении столетий до того, как появился Драгикс, но их истории передавались из поколения в поколение. Ты не пленница.

Я кружусь перед ней.

— Я не могу уйти.

— И, возможно, это для твоей же защиты. — Я открываю рот, и она машет рукой. — Драгикс не невинен. Он берет то, что хочет, потому что никто никогда не говорил ему, что он не может этого сделать. Или не могли доказать ему обратное. Я не собираюсь пытаться изменить твоё мнение о нём. Я просто надеюсь, что у тебя осталось толика разума, чтобы понять его.

Она поворачивается и уходит, а я сижу на солнце и смотрю в небо. Пока я не приземлилась здесь, я никогда не осознавала, что существует так много оттенков зеленого. Зеленый папоротник ранним утром, ярко-изумрудный в полуденном солнце и золотисто-нефритовый поздним вечером в сочетании со всеми оттенками между ними.

Каким он должен быть? Быть настолько невероятно одиноким, что ты крадешь кого-то, кого не знаешь, и берёшь его в свое логово, просто чтобы он был рядом? А потом удерживать его, даже зная, что он ненавидит, когда его не отпускают?

«Подумай, каково это быть единственным в своём роде. Всегда один».

Я знаю, что такое одиночество. Никому такое не пожелаю.

Я не могу представить себе столетия одиночества. Столетия без того, кто тебя по-настоящему понимает. Интересно, поэтому ли Драгикс остался в форме дракона. Если он поэтому забыл, что может вернуться назад, что он может общаться. Может быть, было легче оставаться огромным хищником, который мог делать всё, что он хотел, чем снова превратиться в человека, который всегда будет один.

Я вздыхаю и встаю на ноги. Затем я спускаюсь по лестнице, пока, наконец, не останавливаюсь у входа в горячие бассейны.

Он там. Голый. Полностью. И мокрый.

— Я чую тебя, — мягко говорит он, и если бы я не знала, как он зол, я бы подумала, что