Но затем он добавил: «Настоящий признак мастерства заключается в том, что медитирующий дисциплинирует ум, освободив его от негативных эмоций».

Это правило оставалось неизменным еще до появления «Висуддхимагги»: неважно, каких высот ты достигнешь, — важно, кем ты станешь.

Ломая голову над тем, как связать карту медитации со своим опытом и затем с общепризнанными немногочисленными научными доказательствами, мы выдвинули гипотезу: «После» — это «до» для следующего «во время».

Поясним эту идею. «После» относится к устойчивым изменениям благодаря медитации, которые возникают после сеанса медитации. «До» означает состояние, в котором мы находимся в самом начале, перед медитацией. «Во время» — это то, что происходит при медитации, временные перемены в нашем состоянии, которые проходят после сеанса медитации.

Другими словами, регулярная медитация приводит к выработке устойчивых черт — к «после».

Нас заинтриговала возможность биологической реакции, при которой регулярная практика приводит к стабильному формированию весьма позитивных черт вроде доброты, терпения, присутствия в настоящем и расслабленности вне зависимости от любых обстоятельств. Мы утверждали, что медитация была инструментом для выработки подобных полезных качеств существования.

В 1970-х годах мы опубликовали статью в одном из нескольких научных изданий, заинтересованных в экзотических темах вроде медитации[50]. Статья освещала наши первые мысли об измененных чертах, хотя и основывалась на неубедительной научной базе. Отчасти мы применили принцип «Вероятность — это не доказательство»: то, что мы имели, было возможностью, но малоприменимой в качестве вероятности. Доказательств же вообще не было.

Когда мы впервые написали об этом, в нашем распоряжении не было ни одного проведенного научного исследования, которое содержало бы необходимое доказательство. Лишь спустя долгие десятилетия после публикации статьи Ричи выяснил, что состояние «после», характерное для мастеров медитации, очень отличалось от того же состояния у людей, которые никогда не медитировали или медитировали мало. Оно было показателем измененных черт (мы подробнее рассмотрим это в главе 12).

В те времена ни один представитель психологии не говорил об измененных чертах. К тому же наш исходный материал был очень непривычен для психологов: древние руководства по медитации, тогда с трудом добытые в далекой Азии, наряду с личным опытом ретритов по интенсивной медитации и случайными встречами с опытными мастерами. Мягко выражаясь, мы были психологами-выскочками — или чудаками, кем нас, несомненно, считали некоторые из коллег в Гарварде.

Наше видение измененных черт совершило рывок за пределы психологической науки тех лет. Рисковое дело.

Когда исследователю с богатым воображением приходит в голову новая идея, запускается цепочка событий, очень похожих на естественный отбор в процессе эволюции: при тщательных опытах оцениваются новые идеи, устраняются плохие гипотезы и получают распространение хорошие[51].

Чтобы это произошло, науке нужно уравновесить количество скептиков и новаторов — людей, которые закидывают широкие сети, творчески подходят к делу и мыслят категориями «а что если…». Паутина знаний растет благодаря проверке первоначальных идей, подброшенных мыслителями вроде нас. Если бы наукой управляли лишь скептики, в мире не было бы инноваций.

Экономист Йозеф Шумпетер стал известен в современном мире благодаря разработанной концепции созидательного разрушения, согласно которой новое на рынке разрушает старое. Наши ранние догадки об измененных чертах являлись тем, что Шумпетер называл видением: интуитивным действием, которое придает направление и энергию аналитической деятельности. «Видение позволяет взглянуть на вещи под другим углом, — говорил он, — таким, который не найти в фактах, методах и результатах предшествующего состояния науки»[52].

Конечно, в этом смысле у нас было видение, но практически не было методов или данных для исследования подобного ряда измененных черт. Мы понятия не имели, какой механизм мозга позволяет осуществить такую глубокую перемену. Мы были преисполнены решимости найти доказательства, но находились в годах от обнаружения критически важной научной составляющей в этой головоломке.

Данные нашей диссертации были слабыми — на самом деле очень слабыми. Они поддерживали идею, что чем больше вы работаете над выработкой медитативного состояния, тем более устойчивое воздействие на вас окажет эта практика после сеанса медитации.

Однако по мере развития науки о мозге в течение десятилетий мы видели рост аргументов в пользу наших идей.

Ричи побывал на первой встрече Общества нейронауки в 1975 году в Нью-Йорке. В ней приняло участие около 2500 ученых, и все были рады тому, что присутствуют при зарождении новой области науки (тогда никто и не подозревал, что сегодня эти встречи будут собирать более 30 тысяч участников)[53]. В середине 1980-х один из первых президентов Общества Брюс Макивен из Рокфеллеровского университета снабдил нас научной амуницией.

Макивен поместил доминантную тупайю на 28 дней в одну клетку с особью, стоящей ниже на иерархической лестнице. Чтобы понять этот сценарий с участием грызунов[54], представьте, что застряли на работе с кошмарным боссом и находитесь с ним круглосуточно на протяжении месяца. Шокирующим открытием в исследовании Макивена стало то, что в мозге подчиненного животного сократилось количество дендритов в гиппокампе — эти отростки имеют важное значение для памяти. Дендриты — разветвленные продолжения нейронов — позволяют нейронам дотягиваться друг до друга и передавать электрические сигналы. Сокращение количества дендритов означает ухудшение памяти.

Результат опытов Макивена, словно небольшое цунами, накрыл науку о мозге и поведении, открыв понимание того, что конкретный опыт может наложить отпечаток на мозг. Макивен нанес удар по святому Граалю психологии: как стрессовые события оставляют устойчивые нейронные шрамы. Факт, что опыт любого рода может оставить след в мозге, до этого момента казался чем-то немыслимым.