него был еще только один такой, первый выпуск в той школе за двенадцать лет до вашего, – и потом ваш десятый «А», и таких больше не было – «все они красавцы, все они таланты, все они поэты»…

Интересный был класс – девятый-десятый «А». Кстати, картинка под заглавием этого рассказа - действительно статья про этот класс в республиканской газете, и даже что-то про мой отъезд там есть – что без меня, дескать, уже совсем не то... Конечно, без меня не то, с этим я совершенно согласен.

Провожать к автобусу неожиданно пришли девчонки – Люда, Оля, Ленка. Почти опоздали, смеялись, шутили, как на платформе тридцать лет назад, только что гитару с собой не захватили, но и без нее в глазах начало щипать. Честно говоря, я был уверен, что в ныне независимом городе NN меня никто давно уже не помнит – а вот же… В автобусе нахлынуло – я вытащил из кармана телефон и начал набирать этот текст.

Про друзей, про подруг, про учителей. Про город NN, который тоже в один прекрасный день заявил, что начинает новую свободную жизнь с нуля. Но свобода стала реальностью для провозглашенной, но не признанной прибалтийской республики не сразу, а только после той самой ночи в августе 1991-го, когда в России сотни тысяч людей живым щитом защитили от танков свои первые свободно избранные парламенты, и победили, и не дали снова обнести пол-Европы колючей проволокой… Интересно, а найдется ли в музее советской оккупации, выстроенной на Площади Свободы независимого города NN, хоть строчка о той августовской ночи, и о погибших в Москве ребятах?

Да нет, конечно, нет… Как не нашлось в Минном музее города NN ни одной строчки, ни одного упоминания о моем отце – флотском офицере, в течение двадцати лет командовавшем в этом городе крупной береговой минно-торпедной частью, капитане 1-го ранга, кавалере ордена Красной Звезды, уникальном специалисте, лично обезвредившем по меньшей мере четыре десятка немецких и советских морских мин – выброшенных на берег, пойманных рыбацкими сетями и тралами по всей Прибалтике, вытащенных землечерпалками и экскаваторами, начиненных множеством смертоносных ловушек и секретов… Отец учился на штурмана, а потом – на военного инженера, но жизнь сложилась иначе, и сотни раз, пока не кончился ресурс организма, он рисковал собой для того, чтобы сберечь чьи-то жизни, и всегда шел на разминирование сам, даже тогда, когда по должности своей уже не только мог, но и обязан был посылать вместо себя других…

Вспомнился испуг смотрителя Минного музея, когда я предложил прислать в музей материалы об отце – «ну что Вы, как можно в наше время упоминать советского офицера!». Ну что же, нельзя – так нельзя. Не упоминайте, мы помянем его сами. Когда-нибудь, лет через сто-двести, ненависть к режимам перестанет переноситься на народы, – хотя бы потому, что нет народов, которые не пострадали от этих режимов, и не внесли свой вклад в страшную статистику. Время все расставит по своим местам, и, может быть, и этот нескладный рассказ сыграет какую-то роль… Когда-нибудь, но не сейчас. Сейчас, похоже, маятник летит в обратную сторону, и мы снова погружаемся в мир средневекового мистицизма, невежества, инквизиторства… ненависти к каждому, кто отличается от нас. Сон разума рождает чудовищ.

Но к лешему политику и политиканов, к лешему кордоны с рыбоглазыми пограничниками, к лешему всю эту наносную муть – пока мы еще есть по разные стороны от тридцати трех границ, и висят еще на стенах гитары, и можно, перевирая мотив, тихо спеть – «давайте восклицать, друг другом восхищаться»… и еще – «виноградную косточку в теплую землю зарою»…

Вот такая вот музыка, вот такая вот вечная молодость.

© Антон Вершовский, 2008 - 2020.