– Привет, Мэри. Меня зовут Брайан Макгрори. Мы, кажется, родственники.

– Чудесно! – отозвалась она. – У меня в эту субботу соберутся гости. Можешь приехать ко мне домой часов в шесть? – Это был не столько вопрос, сколько приказ. Я не успел еще выдавить ни слова в ответ, как она сообщила мне свой адрес и добавила: – Буду ждать тебя с нетерпением. А сейчас мне нужно бежать. Времени – ни минуты.

На том разговор и закончился.

Я очень волновался. Упоминания о квартире Мэри на Маком-стрит в Кливленд-Парке не сходили со страниц разделов светской хроники благодаря регулярно проводившимся у нее званым обедам. Тип О’Нил и Тед Кеннеди распевали там ирландские народные баллады, а множество других конгрессменов, сенаторов, советников Белого дома, министров и самых именитых журналистов обсуждали животрепещущие политические проблемы. И вот в ближайшую субботу среди них должен был оказаться я, чтобы отстаивать свое мнение по таким вопросам, как достигшая в то время огромного размаха безработица или роль противоракетной обороны в холодной войне. Боже, да ведь это просто катастрофа! В назначенное время я нажал на кнопку домофона на парадной двери многоквартирного дома, спустился лифтом, как было велено, на один этаж и медленно побрел по длинному темному коридору, мимо мусоросборника, мимо пожарного выхода, к угловой квартире. Там я задержался, собираясь с духом и чувствуя себя так, как, наверное, чувствовал себя Страшила перед аудиенцией у волшебника Изумрудного города. Мне предстояло войти в жилище известной журналистки, равных которой до той поры я не встречал. И мысль о том, что мы носим одну фамилию, мне не помогала. К тому же мне предстояло попасть в совершенно незнакомый мир. Голова у меня гудела от множества фактов, почерпнутых из свежих номеров «Уолл-стрит джорнэл», «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс». Я начитался до такой степени, что, пожалуй, по истории ближневосточного конфликта мог бы выдержать выпускной экзамен на факультете права и международных отношений. Но, казалось, стоит первому же гостю поинтересоваться, как у меня дела, и я упаду в обморок. Потом та же «Пост» напишет в разделе светской хроники: «Таинственный гость приехал на метро, а уехал в машине “скорой помощи”».

Постучал в дверь. Сначала ничего не последовало, затем послышалось шарканье ног, позвякиванье – дверь отворилась. Очень приятная дама лет шестидесяти с небольшим, с добрым лицом, окинула меня взглядом с ног до головы, от брюк в коричневую клетку (их купила мне мама специально для такого торжественного случая) до вельветовой спортивной куртки, которая была мне маловата. Я нарушил молчание, протянув руку со словами:

– Я Брайан Макгрори. Для меня большая честь познакомиться с вами.

Она выслушала меня спокойно, даже ободряюще, и в ту минуту я не мог, конечно, догадаться, сколько сотен раз впоследствии мы будем с нею обедать, сколько тысяч раз будем звонить друг другу, лакомиться запеканкой из мелко нарубленной говядины воскресными вечерами, праздновать сочельник, обсуждать ее колонки, вместе путешествовать, освещая президентские избирательные кампании. Не мог я представить и ее сумасшедших звонков на голосовую почту, когда она воображала, будто в тот момент я могу ее слышать («Алло? Это Брайан? Здравствуй!») Но вот что я почувствовал в самую первую минуту, так это то, что я очень рад оказаться у нее в гостях. И все тревоги куда-то пропали.

– Конечно, конечно, – проговорила она мелодичным голосом с выражением удовольствия на лице. Провела меня в гостиную, сняла со стены старенькую пожелтевшую семейную фотографию и сказала:

– Вот, посмотри. Этот мужчина тебе знаком? Ты – вылитый дедушка.

Тут она не ошиблась.

Одета Мэри была вызывающе – иначе не скажешь, – хотя не нужно путать это с понятием «неприлично». Я имею в виду, что все на ней было сплошь из атласа и шелка, я даже запомнил, что платье украшали перья, и цвет одной детали мог гармонировать, а мог и контрастировать со всеми остальными. Мэри не была расположена к спокойным тонам нигде и ни в чем. Что бы ни делала, она никогда не скрывала легкой усмешки и, как бы банально это ни звучало, когда она смотрела на окружающий мир, в глазах ее плясали чертики. Ничто не принималось ею всерьез, но и откровенных шуток она не допускала.

– А где же все? – спросил я.

– Гости, – ответила Мэри, – придут в семь. – Гости. – Пойдем, – и повела меня в другую комнату, более просторную, более светлую. Показала бар, объяснила, где лежит лед, и дала советы, как лучше и быстрее готовить напитки, когда в комнатах появятся гости. Мне не нужно было переживать о том, как вписаться в эту компанию – на мою долю выпала роль бармена, причем без всякой оплаты. Лучше бы я тогда почитал о коктейлях, чем о заварушке в Бейруте.

Уже позднее я выяснил, в какую хорошую компанию попал: Джордж Стефанопулос[18]поведал мне, что начинал свою карьеру в высших кругах Вашингтона с того, что выполнял обязанности официанта на приемах у Мэри Макгрори – как многие до него и после. Меня же спустя несколько месяцев повысили до звания садовника. Настоящим гостем (и то с весьма непрочным статусом) я стал лишь года через два, когда вернулся в Вашингтон в качестве корреспондента газеты «Нью-Хейвен реджистер». А вот в третий приезд, когда я стал корреспондентом «Бостон глоуб» при Белом доме, мы с Мэри сделались близкими друзьями: почти каждое воскресенье обедали вместе, подолгу гуляли с Гарри по всему Кливленд-Парку, а в рабочие дни обсуждали ее колонки, мои статьи, всевозможные события на Капитолийском холме.

У нас появились свои традиции. Мэри знакомилась с моими друзьями. Она же организовывала приемы по случаю выхода в свет моих книг и заботилась о том, чтобы звезды первой величины на небосклоне политики и журналистики посещали эти приемы. А однажды она сделала мне лучший комплимент в моей жизни. Вышло это так. Мэри тогда оказалась в больнице после небольшого сердечного приступа. Я в то время жил в Бостоне, но именно в тот день оказался в Вашингтоне – в поисках материала для своей колонки. Мне позвонила помощница Мэри, сообщила новость, не подозревая, что я нахожусь в столице, и я тут же поспешил в больницу. Мэри, немного бледная, сидела на койке в палате совсем одна, поглощала фруктовое желе из пластмассового стаканчика и смотрела по телевизору выпуск новостей. Она с удивлением воззрилась на меня, затем улыбнулась до ушей и проговорила:

– У тебя всегда был талант появляться именно тогда, когда ты нужен.

Еще примерно через год Мэри, никогда не доверявшая техническим новшествам (свои колонки она обычно писала от руки на отрывных желтоватых страницах большого блокнота), однажды с ужасом увидела, как компьютер завис в решающий момент и вдруг стал пожирать набранные ею слова. Она тут же свалилась со стула. Позднее врачи сказали, что у нее случился инсульт. Это была катастрофа. Много дней она провела в беспамятстве, а когда очнулась, начала страдать афазией – вместо слов бормотала нечто нечленораздельное. Женщина, которая добилась успеха на профессиональном поприще благодаря несравненной способности легко и изящно излагать свои мысли, не могла отныне выговорить самого простого предложения, не могла ни читать, ни писать. Умом она понимала, что именно хочет сказать, но язык вместо слов лепетал какую-то жалкую бессмыслицу, и разум Мэри стал чем-то вроде заключенного в одиночной камере.