Мне очень хотелось одеться и побежать туда, но потом вспомнил, что там обязательно встречу отца, и сразу же раздумал. И спать мне совсем расхотелось. Я пошел и лег в кровать, и даже глаза закрыл, но ничего не получилось. Я полежал еще некоторое время, а потом все-таки встал, когда убедился окончательно, что заснуть не удастся, сколько ни старайся. Даже света не надо было включать, до того была светлая луна. И во всех комнатах, и в коридоре было очень светло. Я стал думать, что же мне делать, но потом мне и думать над этим не пришлось, потому что я почувствовал, что мне хочется пить, и я решил спуститься вниз, в кухню, и выпить стакан компота, который бабушка сварила еще с вечера и поставила в холодильник.

Я на цыпочках, чтобы не разбудить бабушку, прошел мимо ее комнаты и подошел к кабинету отца. Дверь в него была открыта, и я заглянул внутрь. Все в нем было, как всегда, аккуратно прибрано, и постель застлана. Я заглянул в комнату и сразу же пошел дальше. Можно сказать, что я всего на секунду остановился у кабинета отца. Но что-то из того, что я там увидел, мне запомнилось, хотя я и не знал что. Поэтому, выпив компота, я поднялся наверх и зашел в кабинет. Мне сразу все стало ясно — в дверце сейфа торчал ключ. Поэтому мне что-то и показалось странным в комнате. Никогда еще не бывало такого, чтобы в сейфе торчал ключ. Наверное, его бабушка оставила. Отец ведь никогда ничего не забывает. Я долго колебался — открыть мне его или нет, очень было бы интересно заглянуть в него, но потом перестал раздумывать, когда вспомнил, что мне никто никогда не запрещал заглядывать в этот сейф. Если бы мне хоть раз сказали бы, что нельзя открывать сейф, то я и не подумал бы это делать. Но мне никто ничего на этот счет не говорил — ни бабушка, ни отец.

Изнутри сейф оказался выкрашенным в голубую краску и очень тесным. На двух его полках лежали в папках разных бумаги, а в самом низу какой-то альбом. Пистолет я увидел сразу. Я его взял в руки и внимательно осмотрел. С оружием я обращаться умею, не со всяким, конечно, но с пистолетом умею, дядя Толя меня научил. Меня удивило, что он не был поставлен на предохранитель. Но потом я понял, что этого и не надо было делать, когда, вынув из рукояти магазин, увидел, что пистолет не заряжен. Я на всякий случай оттянул затвор, но и там патрона не оказалось. Патроны лежали здесь же рядом, в деревянной коробке. Там же лежала запасная обойма, целиком заряженная.

Не знаю почему, но каждый раз, когда я держу в руке пистолет, мне кажется, что я становлюсь взрослым и очень сильным. Очень его приятно держать в руке. И рукоять его устроена так, что сама ложится в ладонь. Я хотел было зарядить его, просто так, для тренировки, но вспомнил, что с минуты на минуту может приехать отец, и хоть он не запрещал мне брать пистолет, но я почему-то думал, что ему это не очень понравится, а скорее всего, не понравится совсем.

Я положил пистолет на то же место, откуда взял, в самый угол рядом с альбомом. Альбом этот я в первый раз увидел. И ничего особенного в нем не было, обыкновенный фотоальбом. Непонятно, как он здесь оказался. Эти две папки, с первого взгляда ясно, какие-то служебные, а вот альбом... Я прислушался, с улицы не доносилось ни звука. Я быстро вынул из сейфа альбом и раскрыл обложку. На первой странице я увидел фотографию — мама, папа, и у мамы на коленях ребенок. Очень маленький, в распашонке и тапочках. Я сразу понял, что это я. Никогда не видел этой своей фотографии. И мы все трое на ней улыбались. Я смотрел прямо и улыбался, мама на меня, а папа на нее. Наверно, фотограф сказал, что сейчас вылетит птичка, или зверюшку какую-нибудь мне показал, иначе непонятно, с чего бы это я стал улыбаться, ведь я на этой фотографии был совсем маленький, не больше двух лет. Я посмотрел все фотографии в этом альбоме. Попадались на них и незнакомые лица, но почти на всех я находил или папу, или маму, а часто обоих вместе. И везде у папы было очень веселое лицо. Не то чтобы он на всех снимках изо всех сил улыбался, улыбка у него была нормальная, а на некоторых фотографиях почти незаметная, но все равно было видно, что у него очень радостное настроение. Я вспомнил, как он изменился после смерти мамы, и подумал, что, если бы не ее смерть, он, наверное, и ко мне бы хорошо относился. Я посмотрел все фотографии, и на всех на них мама была очень красивой и нарядной. А в самом конце альбома, между последней страницей и обложкой, лежали письма. На конвертах были приклеены марки, которых у меня в коллекции не было. И, по-моему, не только у меня, ни у кого в классе нашем я таких марок не видел. Я сперва хотел их осторожно содрать, но потом решил попросить разрешения у бабушки. Я думаю, бабушка разрешила бы мне содрать их, несмотря на то, что письма были адресованы не ей, а отцу — на конверте, который я держал в руке, была его фамилия. Я посмотрел обратный адрес и увидел, что это письмо от мамы. Она писала в Калининград, где папа находился в командировке. Я из письма это узнал. И что самое удивительное, почти все это письмо было обо мне. Мама писала отцу, какой я уже стал большой, всех узнаю и даже говорю какие-то слова.

Я прочитал пять или шесть маминых писем, и в каждом из них она только и писала что обо мне. Но именем она меня почти не называла, а вместо имени называла всякими смешными и ласковыми прозвищами. И так в каждом письме. Только в конце рассказывала папе о каких-то делах и передавала приветы от знакомых и родственников.

Сразу было видно, что моя мама меня очень любила. Сразу из этих писем становилось понятно, что я для нее самый дорогой человек на свете, хотя еще маленький и глупый.

Странно мне было читать эти письма. Мне показалось, что страницы писем пахнут мамиными духами, я даже специально понюхал их, но так и не понял, пахнут они на самом деле или мне кажется. Очень мне было приятно читать мамины письма. Я взял еще одно, вынул его из конверта и сразу понял, что это не от мамы письмо, потому что я увидел почерк отца. У него очень жесткий и понятный почерк, прямо такое впечатление, что письмо отпечатано на машинке, до того он у него жесткий и четкий. Никогда бы я не подумал, что мой отец может написать такое письмо. Такое ласковое и доброе. Он писал маме, что очень скучает без нее, что считает дни, когда окончится срок командировки и они увидятся. И в каждом письме просил ее беречь себя и не очень уставать... Все остальные письма их там было пять или шесть, тоже были от отца.

Я сложил все эти письма и положил их обратно в сейф. Ни в одном своем письме отец ничего не писал обо мне, только в конце каждого письма приписывал: «Привет нашему малышу», это значит — мне. А я-то надеялся, что он, когда мама была жива, ко мне лучше относился!

Я прошел к себе в комнату, сел на кровать и задумался. Я стал думать над тем, что если я уж решил уйти из дому, то для чего мне откладывать? Самое время это сделать сейчас. Я посмотрел на часы — было два часа ночи. А самолет в Москву улетает в шесть. Так что и откладывать незачем, бабушке только напишу записку, чтобы она не беспокоилась, и все.

Я в записке ничего объяснять не стал, просто написал ей, что улетел в Москву к тете и вечером ей оттуда позвоню.

Записку я положил на подушку, на середину, чтобы бабушка ее сразу увидела, когда утром придет будить меня. Потом я вернулся к себе и сломал копилку и взял оттуда все, что там было, — восемнадцать рублей, я их копил на велосипед.