это рассказать. Не торопи меня, ладно?

— Хорошо…

Карина занимает место рядом и они идут вперед. Сперва вдоль катка, потом по площади, к одной из улиц, ведущих вниз. Музыка становится тише, отдаляется, но вдоль проезжей части все так же тянется полоса лампочек, натянутая между столбами.

— Зачем все это делают? Свет, шарики, музыка? — вдруг спрашивает он.

— Конечно для предвкушения, — усмехнулась она. — Предвкушение — самое лучшее в празднике!

— А для чего оно, предвкушение?

— А, так ты один из этих! Кто пишет с гордостью: я выкинул бабушкин хрустальный набор бокалов и фарфоровый сервиз, оставил только блюдце! Из него ест кошка, а я пользуюсь одноразовыми тарелками, яичницу жру со сковороды и ни о чем не жалею?

— Не понимаю тебя!

— Ты из тех, кто не любит праздники, короче говоря, так?

— Я их не понимаю. Зачем они? Почему нужно радоваться в положенный день? Кто вообще может решить, когда радоваться?

— Для того, чтобы радоваться в положенный день, нужно долго к этому готовиться. Мы украшаем пространство вокруг, чтобы знать — скоро праздник. Тогда внутри селится маленькое предвкушение, постепенно оно растет и к нужному моменту ты уже искришься от счастья. Так это и работает.

— А, то есть отнесись к себе, как к саду. Посади внутри чувство и вырасти его к нужному дню.

— Да… именно так. Только я никогда не думала такой вот мыслью.

Музыка стихла позади, они медленно бредут вдоль улицы. С шумом проезжает трамвай, внутри люди. Почему-то ему кажется, что все в трамвае едут с катка и всем очень весело. У Карины перчатки-митенки, без пальцев. Она украдкой дует на них и сует в карман. Семен останавливается у киоска.

— Латте? Капучино?

— Латте, — улыбается она.

Когда он подает кофе, ее улыбка становится еще шире, Карина обхватывает стаканчик обеими руками и смотрит так, будто бесконечно ему рада. Семен невольно улыбается тоже.

Они идут дальше и молчат, и ему хорошо от этого.

— А почему ты не купил и себе? — спохватывается она. На миг по ее лицу пробегает тень. Семену хочется смеяться — она подозревает, что у него нет денег. Он не читает ее мыслей, это запрещено, но они так явно отражаются на ее лице!

— Я не пью кофе.

— Чай?

— Нет.

— Газировка?

— Нет.

— Компот? Томатный сок? Минеральная вода? Коньяк?

— Я выбрал бы коньяк из этого списка.

Карина смеется и вдруг хватает его за руку:

— Стой здесь! Не двигайся!

Она скрывается в магазине и возвращается с бутылкой коньяка через пять минут. Протягивает ему и смеется.

— Как и просили — коньяк. Будешь пить?

— Спасибо!

Он сдирает пробку, раскручивает бутылку и выливает все в горло.

Лицо у нее меняется.

— Что ты сделал? Сядь, тебе же сейчас будет плохо!

Она роется в кармане, вытаскивает жвачку:

— Хоть этим закуси!

Он только улыбается и качает головой:

— Нет, спасибо.

Обходит Карину, замершую на месте и медленно идет вперед. Через несколько мгновений она догоняет его, но идет позади и считает вслух:

— Раз, два, три, четыре…

— Что ты считаешь?

— Мгновения. Ты должен упасть через пять минут, самое позднее.

— Я не упаду. Ни через пять минут, ни через десять.

Она догоняет и заглядывает в лицо. Некоторое время так и идет, потом выпрямляется:

— Невероятно! Ты даже пьяным не выглядишь!

— Я и не пьян.

— Кто ты такой? Ты потомственный алкоголик? — спрашивает она со слабой улыбкой.

Он пожимает плечами:

— Это трудно объяснить, Карина.

Пару мгновений она молчит, а потом объявляет немного обиженным тоном:

— Ну ладно. Пройдемся до конца улицы, вон до того поворота. Если захочешь, расскажешь мне что-то о себе. А если нет, то нет.

— Ты можешь спрашивать о чем угодно, — говорит он, но она цыкает с досадой и молчит.

— Знаешь, надо бы и тебе выпить немного коньяка. Он здорово согревает тело и расслабляет.

Она шагает вперед, будто бы сама по себе.

— Зайдем куда-нибудь, выпить? Карина?

Она поворачивается и по ее лицу и развороту плеч он видит, что она злиться, но в тот момент, когда гневные слова уже готовы сорваться с ее губ, она поскальзывается и падает, раскинув руки. Семен подхватывает ее у самой земли, мягко поднимает, ставит на ноги, но не отпускает, держит за талию. И она не отпускает рук, так и стоит, обхватив его плечи. Он тяжело вздыхает:

— Нет ничего лучше, чем когда ты смотришь мне в глаза. Это самое прекрасное, что со мной было, Карина!

Её губы совсем рядом и он знает, она не отстраниться, если он коснется их, но этого делать нельзя. Он лишь скользит в миллиметре от ее губ и со вздохом отпускает.

— Знаешь что? — выдыхает она. — Пойдем ко мне!

Он мотает головой:

— Мой дом ближе. К тому же я могу угостить тебя коньяком.

Семен протягивает ей руку и она крепко берет ее.

— Идем.

Теперь главное не пропустить момент, когда эмоции схлынут и она начнет думать. Ох уж эти люди! Их эмоции как цветы — такие же яркие и не постоянные! Он ведет ее за собой. Нужно сократить дорогу, на самом деле его дом в другом конце города.

Пока она так задумчива и смотрит больше на него, Семен уводит ее самый темный двор, в темень, и чуть раздвигая пространство, тащит дальше. Так, теперь еще вот в этот переулок, благословен будь тот, кто разбил тут все лампы!

Карина тихо шепчет:

— Знаешь, у меня странное чувство — будто я не в своем городе! Где мы?

Ох, детка, знала бы ты через какие щели я тебя протащил!

Наконец они выныривают перед его домом. Карина в удивлении оглядывается. Конечно, она знает эту высотку, весь город знает! И конечно, она знает, что каким-то образом за пять минут они миновали пол города. Она говорит:

— Как мы сюда попали?!

— Мы просто шли и пришли.

Он ведет ее в дом. Главное не останавливаться ни на миг. Впереди лифт. Там она сможет задуматься. Те эмоции, что родил в ней их почти поцелуй уже уступают место опасениям. Он заводит ее в лифт и движется на нее, пока она спиной не упирается в стену. Нажимает кнопку, наклоняется ближе и смотрит на ее губы.

Карина смотрит снизу вверх, она то порывается поцеловать его, то замирает. Это сладкая, тягучая игра греет не хуже спирта. Смотреть на её порывы так здорово. Он отступает за секунду до того, как мягко останавливается лифт. Карина не слышит, как пискнула кнопка, не слышит, что кабинка остановилась. Семен берет