— Верно, — согласился я, — но я весьма тщательно знакомился с картой Мезины… Мезина — это здешнее королевство, а карта…

— Догадываюсь, — прервала она. — И что?

— После Великих Войн, — напомнил я, — везде остались аномалии, которые называют то Зачарованными, то Гиблыми, то Колдовскими, то еще как. Где‑то это болота, где‑то пустоши, горы, леса, лески, так вот, дорогуша, этих мест в Мезине больше, чем во всех королевствах, которые я подгреб к демократии и либеральным ценностям ближе, вместе взятых!

Она, как и все, пропустила насчет демократии, но сразу уцепилась за аномальность.

— Значит, — спросила она быстро, — здесь это не редкость?

— Нет, — ответил я, — потому и наведу справки о служанке. А ты это имей в виду тоже.

Она фыркнула:

— Я ведь тоже из Мезины! Так что, подумаешь, новость открыл!

— Но я ее сформулировал, — подчеркнул я. — В доступной форме. Зайчик!.. Ты где? Забери меня от этого чудовища в юбке…

Деревня в отличие от замка вся с иголочки в том смысле, что ни одного дома с виду старше трех лет, что и понятно, если вспомнить, что здесь прошла конница императора Карла. Это каменные чудовища, называемые замками, не горят, а деревни и сами по себе выгорают время от времени от пожаров… К счастью, любую деревню можно поставить заново меньше чем за неделю.

На околице навстречу выбежали собаки, Бобик с великим презрением показал им клыки и, пригнув голову, пустил по земле такой низкий рык, что на ярд в глубину наверняка оглохли все мыши.

Собаки, обезумев от ужаса, развернулись и ринулись обратно в деревню, а там кто забился под крыльцо или спрятался поглубже в будку, а другие пронеслись, ничего не видя перед собой, на другую сторону и пропали в пыли, поднятой их лапами.

Я расспрашивал самых отважных, что выглядывают из‑за плетней, наконец одна женщина сумела понять, что я спрашиваю, и объяснила, что дом Кегичей, откуда в замок взяли девушку, находится во — о-он там, сразу за хатой с провалившейся крышей.

Отыскав нужный дом, я долго стучал в почему‑то опущенные ставни, наконец вышел согбенный мужчина, горбится не столько от груза прожитых лет, как от привычки гнуть спину перед всеми, начиная со старосты и кончая лордами.

Я оставался в седле, а крестьянин, часто и пугливо моргая, кланялся при каждом слове и суетливо повторял, что у них ничего нет, они люди бедные, но если господин пожелает переночевать…

Я прерван.

— Слушай сюда!.. У тебя дочь по имени Аладель есть?

Он часто закивал, глядя снизу вверх со страхом и подобострастием.

— Да — да, старшенькая. У меня их пятеро, и два сына, но Аладель самая старшая, ее взяли недавно в замок прислуживать господам.

Из сада вышла и пошла в нашу сторону молоденькая девушка с большим лукошком, полным крупной спелой клубники. Я определил на глаз, что ей лет четырнадцать, но юное тело уже вполне развито, хотя она пользуется, судя по всему, правом носить платье не девушки, а еще девочки, потому короткое, вроде сарафана, руки и плечи голые, а внизу потрепанный подол даже не скрывает полные поцарапанные колени.

Она кротко улыбнулась мне, глаза крупные, масляные и чуточку удивленно — зовущие, взгляд радостный, словно я ее лучший друг, которого она хочет обнять за шею и посидеть у него на коленях.

Я почти ощутил сладкую и горячую тяжесть ее полноватого нежного тела, чресла моментально прогрелись, а она протянула мне обеими руками лукошко.

— Может быть, господин хочет отведать сладкого?

Ее отец оглянулся, лицо потемнело, и он сказал непривычно резко для такого согнутого жизнью человека:

— Асандра, немедленно иди домой!

Она взглянула на меня с вопросом в глазах, взгляд теплый и ласковый, я отчетливо ощутил, как могу взять ее за податливые плечи и притянуть к себе, упиваясь ее чистотой, молодостью и сладостью ее горячего тела, что ждет меня, как раскрывающаяся мне навстречу устрица с ее нежной плотью внутри.

Я взял горсть ягод, взамен бросил в лукошко золотую монету, услышал потрясенный вздох отца, а его дочь лишь ласково и обещающе улыбнулась, заверяя взглядом, что она так жаждет оказаться в моих руках и ощутить на себе тяжесть моего ждущего тела сильного и свирепого самца.

— Очень сладко, — сказал я. — Иди домой, как отец велит, а я пока поговорю с ним.

Она ласково улыбнулась мне и пошла к крыльцу. Зад ее широк и вздернут, а под тонким подолом чувствуются сильные полные ноги.

Отец вздохнул, лицо несчастное, смотрит в землю и постоянно вздыхает.

— Старшая такая же? — спросил я.

Он вздрогнул, судорожно кивнул.

— Да, Асандра всего на год моложе… Вы что‑то хотите, господин?

— Трудновато тебе с ними? — спросил я. — Нет — нет, я не собираюсь приглашать ее в замок, Боже сохрани!.. Она слишком, как ты понимаешь. Старайся ее держать подальше от мужчин.

Он коротко и недоверчиво зыркнул на меня.

— Да как ее уберечь?

— Поскорее выдай замуж, — посоветовал я. — Она уже вполне, сам видишь. Пусть муж с нею мучается, а у тебя останутся еще три таких же… наверное, таких же. Это они в твою жену пошли? Кстати, где она?

Он ответил угрюмо:

— Она не выходит на улицу. Домашней работы много! Накормить девять человек, постирать, спрясть… а во дворе я справляюсь, девчонки помогают.

— Асадель до замужества надо оставить дома, — посоветовал я, — не просто дома, а в доме! Пусть матери помогает, той одной уже трудно. Ну, ты меня понял.

Он вздрогнул, на меня посмотрел со страхом и надеждой.

— Да, понял… Спасибо, господин!

— Не за что, — ответил я и повернул коня.

— Есть за что, — ответил он неожиданно. — Вы же все поняли?

— Ничего я не понял, — заверил я, — но на улицу и в сад больше не выпускай. А то она будет еще быстрее… взрослеть.

Зайчик пошел между домами вскачь, я корил себя, что так и не сказал о гибели его старшей дочери, но горечь потери у него скрасится тем, что осталось еще четыре, а это совсем не то, когда теряешь одну — единственную, тогда уже все, остаешься в самом деле одинок. К счастью, эти жуткие и просто кошмарные времена наступят не скоро.

Некоторые кусочки мозаики постепенно становились на место, проявляя дотоле скрытую картинку. Аладель, старшая сестра, попала в замок служанкой… кстати, как она попала?., ладно, сейчас не это важно, а важно то, что барон, который искренне и верно любил свою жену, наверняка не устоял.

Вообще‑то да, есть такой мощный зов, что все мы как бараны прем… есть более изящное сравнение насчет мотыльков, летящих на огонь свечи, но бараны тоже ничего, соответствует… И даже умные и хладно — кровные находят отговорку, что если жена не узнает, то как бы ничего и не было, но это риск, жена может когда‑то узнать…