И вот тут могут быть варианты. Одни женщины придут в ярость, другие тихонько поплачут и смирятся, а третьи скажут деловито, что это пустяк, развлечение на стороне браку не вредит.

Баронесса, скорее всего, если и узнала, то втихомолку поплакала, по ней видно, у таких слезы всегда близко, а барону даже сказать не решилась, что узнала про его связь или, точнее, вязку со служанкой.

Однако если кто‑то другой обиделся за кроткую и безответную Гельвецию… крепко обиделся?

Астрида все это время, как я понял, сидела в обнимку с Гельвецией. Обе ревели, потом Астрида снова утешала подругу, и когда я появился, у обеих уже вконец заплаканные мордочки, красные глаза и надутые губы в смертельной обиде на злой и несправедливый мир.

— Ну что, — сказал я с подчеркнутым оптимизмом, — быстро я?.. Я вообще все делаю быстро, иначе любое удовольствие превращается в работу.

Баронесса вздохнула и принялась промакивать платочком глаза, Астрида вперила в меня прямой, как луч солнца, взгляд.

— Что‑то узнал?

Баронесса тихонько ткнула ее в бок и напомнила шепотом:

— Это же принц! Его высочество…

— По некоторым данным, — сказал я веско, — все началось с появления служанки Аладель.

Астрида нахмурила бровки.

— А она при чем? Погиб барон…

Баронесса снова зарыдала, сказала слабым голосом:

— Я пойду к себе… Я не могу себе представить мир без любимого супруга…

Астрида вскочила.

— Я провожу тебя?

Баронесса покачала прелестной головкой.

— Нет — нет, вы постарайтесь сосредоточиться и найти это чудовище, пока оно еще кого‑то не уничтожило!

Я проводил ее взглядом и сказал тихо:

— Мужская интуиция подсказывает, что та девчонка, я о новенькой служанке, могла весьма даже приглянуться барону. А когда он воспылал страстью и тайком ночью пошел к ней, то ночное чудовище их застукало и превратило в пепел!

— Дурость это, — заявила она, — а не интуиция. Она бывает только у женщин и всех, кого вы, как слоны, обижаете!.. Барон погиб утром, а служанка гораздо позже.

— Молодец, — сказал я, — в расследовании все мелочи полезны, а в мелочности никто не сравнится с женщинами. Но все равно служаночка свою роль сыграла.

— Как? — спросила она. — Я могла бы предположить, что его как‑то сожгла сама Гельвеция, если бы у нее был другой характер, но ты же сам видишь.

— Вижу, — согласился я, — баронесса и муху не обидит. Да и зачем ей такое? Теперь совершенно беспомощна, землями управлять наш мотылек не в состоянии.

Она вздохнула, спросила другим тоном:

— Что ты узнал в деревне?

— Ничего ценного, — признался я. — Если о служанке, бароне или вообще… Там живут, как мыши в норах, хотя хатки хорошие. Даже не хатки, а дома. Но люди… гм… к сожалению, таких большинство.

— Съездил зря?.. Я ж говорила!

— Не зря, — возразил я. — Теперь точно знаю… ну, точно уверен, что служанка свою роль сыграла. Она, конечно, не такая… ну, как ты, но соблазнить барона могла.

Астрида поморщилась.

— Не сравнивай меня с такими, — сказала она ледяным голосом. — Я никого никогда не соблазняла. И не собираюсь!.. Но со смертью служанки твои дохлые догадки вообще рухнули.

— Надо поговорить с теми, — сказал я, — кто с нею общался здесь.

— Что даст?

— Предположим, — сказал я, — кто‑то из преданных баронессе людей заподозрил барона, проследил и подсмотрел… ну, момент прелюбодеяния. Кстати, хорошее слово, разделяющее брак и любовь. Даже подчеркивающее, что не просто любовь, а возводящее в превосходную степень: не просто любо, а прелюбо… Ладно, закрой рот, это я умничаю, обязательный штришок в ритуальном танце мужчин перед куропатками. В общем, взял и убил. Ну, как мог. Сжег на месте!

— А почему не обоих? — спросила она едко.

— Причин может быть тыщи, — сказал я.

— Назови хотя бы пару!

— Пожалуйста, — сказал я победно, — либо не хватило магического заряда на двоих, либо она убежала, пока неизвестный жег барона, такое могло случиться не за секунду, а занять какое‑то время. Кроме того, возможно, убийца ревновал служанку, успел попользоваться раньше барона…

Она прервала:

— Стоп — стоп!.. Столько версий проверять хватит на неделю, а тут снова могут начаться эти жуткие убийства. Давай я буду опрашивать мужчин, которые могли бы заинтересоваться служанкой…

— Давай, — согласился я. — Только ты это… ну…

Она спросила с подозрением:

— Что?

— Опусти вырез чуть ниже, — сказал я неуклюже, — и вот эти штуки не забывай выпячивать. Мужчины сразу начинают пялиться на это волшебство, а если еще пошевелишь ими, чтоб заколыхались…

— Хватит, — сказала она резко, — я так делать не буду!

— Будет труднее, — сказал я со вздохом. — Вообще труднее, увы. Те, кто шевелит, быстрее пробиваются наверх. Вон Феодора вообще императрицей стала с таких низов, ниже которых лечь и не получится…

— Снова умничаешь?

— А куда я умище дену? — возразил я. — В общем, пойду переговорю с баронессой, а то, вижу, вы только слезки друг другу вытирали. А ты попробуй расколоть до самой задницы местных самцов. Ты права, они перед тобой раскроются полнее и шире. Только шевелить все‑таки… шевели.

Она фыркнула и ушла, рассерженная и независимая, словно эта она принцесса, а я так, что‑то сбоку да еще с бантиком. Женщины и лисы — самые хитрые существа на свете, всеми фибрами чувствуют, как и когда себя вести, и потому да, они вообще как бы весьма, чтобы мы не, все равно ага, ибо вот так, а не иначе, а если иначе, то все равно вот так.

Бобик увязался за мной, баронессу я застал на коленях перед алтарем. Глотая слезы, она жалобным голосом молилась, уговаривая Творца вот прям щас бро — сить все, чем он там непонятным занимается, и помочь обезопасить людей в замке от свирепого и страшного чудовища.

Она вздрогнула, когда Бобик, нависая над нею черной литой тушей, начал шумно обнюхивать, а потом дружески лизнул в ухо.

— Ох… это вы, выше высочество…

— Вообще‑то, — пояснил я на всякий случай, мало ли какие представления у женщин, — это мой щеночек, но я как бы тоже бобик в некоторой степени… Да — да, это сложно, потому я хотел бы сосредоточиться, если позволите, конечно, на некоторых не проясненных до конца моментах.

Она торопливо поднялась.

— Ваше высочество?

Я подал руку и отвел ее, легкую, как мотылек, к столу, где нас ждут два кресла. Когда она так же легко опустилась на сиденье, Бобик попытался лечь у ее ног, но я увидел, как она напряглась в страхе от прикосновения к шкуре такого кабана, сказал ему строго: