Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Иди лучше в магазин, – напомнила Лёлишна.
– Теперь уже всё равно. Теперь всё равно попадёт. Одна радость у меня сегодня: Сусанна башку себе расколотила. С окошка упала, вобла несчастная. Зебра в клеточку.
– Иди в магазин, – опять напомнила Лёлишна.
– Не командуй! – огрызнулся Петька. – У меня и без тебя командиров хватает. Вокруг меня одни командиры, один я гвардии рядовой. Ничего, в армию пойду, сам командиром буду. Уж я покомандую! Сусанна у меня медсестрой будет. Я ей покажу, где раки зимуют!
– Иди в магазин! – сказал Виктор.
Петька плюнул и пошёл в магазин.
Чип получил по заслугам. И если бы он умел плакать, то обязательно поплакал бы от обиды. А если бы он мог рассуждать, то рассуждал бы примерно так: «Ладно, я виноват.
Но почему этот хулиган по имени Хлоп-Хлоп сидит как ни в чём не бывало? Ведь это он отвязал меня! Почему же ему дали яблоко, а мне не дали поесть? Почему со мной никто не разговаривает? Почему никто меня не приласкает?»
В это время Хлоп-Хлоп доел яблоко и огрызком запустил в Чипа.
И попал ему прямо в нос.
Чип яростно зарычал, рванулся к обидчику, но опрокинулся на спину, отброшенный назад натянувшимся поводком.
Мартыш зааплодировал сам себе и восторженно запищал. Если бы он мог рассуждать, то рассуждал бы примерно так: «Глупый же ты, Чип. Уж так в природе устроено – если она даёт силу и острые клыки, то не даёт – чего? – ума. Вот я по сравнению с тобой слабенький, но зато хитрый и ловкий. Да ещё умный. Кого угодно обману!»
И опять мартыш сам себе захлопал в ладоши. И радостно заверещал.
А тигрёнок зарычал, оскалив пасть.
Хлоп-Хлоп показал ему язык и упрыгал в зрительный зал.
Вокруг манежа стояла решётка, и Эдуард Иванович повторял со своими хищниками программу.
Мартыш поползал по столбам, покачался на тросике и вдруг увидел брезентовый шланг.
Его провели сюда на случай, если звери взбунтуются.
Мартыш вдоль шланга выбежал на служебный дворик и оказался у столбика. А на столбике был ящик с открытой дверцей. А в ящике – кран. И Хлоп-Хлоп недолго думая начал что было силёнок отвинчивать его.
Шланг на глазах как бы превращался в живую змею. Наполняясь водой, он шевелился и даже немного извивался.
Из мелких дырочек брызнули фонтанчики.
Ой, как весело!
Мартыш, как вы, конечно, догадались, сам себе зааплодировал и восторженно запищал: вот как обрадуются все, увидев это чудо – живой шланг!
И представляете, что началось? Вода ударила из брандспойта вверх, под купол, и дождём полилась на манеж, на львов, на укротителя, на рабочих.
Звери зарычали, заметались.
Эдуард Иванович дважды выстрелил из пистолета. А Хлоп-Хлоп схватил брандспойт и направил его прямо за решётку – давай гонять львов! Он радостно повизгивал и водил струёй то вверх, то налево, то направо, то вниз.
Ох уж как весело!
Ох до чего здорово!
К нему пытались подойти, чтобы отобрать шланг, а он думал, что с ним играют.
Люди смешно размахивали руками, отбиваясь от струи, закрывали лицо, прыгали по скамейкам.
В суматохе никто не догадался сбегать и завинтить кран.
А Хлоп-Хлоп уже предвкушал удовольствие от того, как все будут его ласкать, угощать сахаром, называть нежными именами. (Например, Хлоп-Хлопик.)
И тут он получил такой пинок, что взлетел в воздух.
Несколько раз перевернулся.
Перелетел через решётку.
И плюхнулся на арену прямо к ногам Эдуарда Ивановича.
От обиды и боли Хлоп-Хлоп ударил себя кулачком в грудь и захныкал.
Эдуард Иванович взял его за загривок и дал ему штук пять шлепков.
Никогда ещё он так больно не бил мартыша.
Тот изумлённо уставился на мокрого с головы до ног хозяина.
Но Эдуард Иванович бросил мартыша на опилки и крикнул:
– Вон с глаз моих!
А лев Цезарь, как говорится, ещё добавил – лапой вышвырнул мартыша обратно туда, откуда он прилетел, – в зрительный зал.
Мартыш начинал догадываться, что в чём-то виноват, но в чём именно, понять не мог.
Сидел и плакал.
И скоро стал таким мокрым, словно не он сам, а его самого поливали из шланга.
Тем временем Эдуард Иванович загнал зверей в клетки, потому что репетировать не было смысла, и ушёл переодеваться.
Рабочие, убиравшие решётку, тоже переоделись в сухое и бросали сердитые взгляды в сторону мартыша.
А он, обиженный, мокрый, побитый, решил, что, если сегодня ему не дадут сахару, он убежит из цирка. Да, да, убежит!
Он вам не Чип, не поймаете.
Ему сразу стало весело. Он похлопал сам себе в ладоши и побежал дразнить Чипа.
И увидел Эдуарда Ивановича, и с радостным писком бросился к нему.
Но хозяин не посмотрел на мартыша, словно они и знакомы не были.
Хлоп-Хлоп возмущённо заверещал, потянул хозяина за брюки, как бы говоря:
«Ты что? Ослеп? Или не узнаешь меня? Что я тебе такого сделал? Это я на тебя обижаться должен. Дай-ка мне сахару – и будем друзьями дальше. Ладно уж, я тебя прощаю».
– Убирайся! – крикнул Эдуард Иванович. – Марш на место!
И прошёл мимо.
Но это было ещё полбеды.
Он уходил не один. Он вёл на поводке Чипа!
И мартыш схватил тигрёнка за хвост.
Чип взвыл, я бы сказал, не своим голосом.
Хлоп-Хлоп бросился наутёк. Он забрался в комнатку Эдуарда Ивановича, немного поскулил, попробовал всплакнуть и решил лечь спать.
Укладываясь, он подумал о том, как несправедлива жизнь, как ему не везёт, сколько вокруг злых людей…
Почесался и заснул.
У Сусанны было две шишки.
Одна – спереди, на лбу, другая – сзади, на затылке.
И если передняя шишка служила как бы украшением и уже не болела, то вторую, то есть заднюю, не было видно под волосами, но зато она ныла.