Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако закорюка, нацарапанная заведующей лапой, была сродни Большой Круглой Печати из «Сказки о Тройке». Она обладала законодательной силой и моментально перевела наше отделение в разряд структур, ОБЯЗАННЫХ разбираться в переливании крови. И если кто из сотрудников в нем не разберется, ему будет плохо.
Так и вышло, что заведующая отделением сказала мне: «Пошли!» Сунула руки в карманы халата и, мелко тряся головой, зашагала к начмеду на зачет, и я зашагал. Начмед принял нас приветливо – не тот, академик, про которого в хронике тоже много чего, а другой, хирургический: породистый розовощекий блондин лет пятидесяти, в хрустящем халате, при галстуке, отменно вежливый. Он пригласил нас сесть. Мы сели; он обратил ко мне доброжелательное лицо и задал первый вопрос.
Я нагло улыбнулся и молча пожал плечами.
Начмед развел руками. Я повторил его жест с зеркальной точностью.
– Давайте тогда с вами, – вздохнул начмед и повернулся к заведующей. Она сидела с бесстрастным и уверенным лицом. Я вдруг вспомнил, как учил ее компьютерному делу – по ее упрямой просьбе. За полчаса она овладела кнопкой «Power». Начмед помедлил, затем с извиняющимся видом сказал мне: – Я попрошу Вас выйти, если Вам не трудно. Мы побеседуем вдвоем… Вы понимаете…
С появлением в свободном обороте настоек овса и боярышника, поведение гостей и пациентов больницы все активнее походило на название песни «Обратите внимание на наше состояние». Вопреки любезному приглашению разделить их трогательное самолюбование, персонал подкладывал им свинью. И не только им, а даже тем, кто вовсе не имел к больнице отношения, не знал о ней и не собирался узнавать, и уж никак не рассчитывал в ней очутиться.
Вот, один ударился где-то, выпил – я не уверен в очередности событий; короче, заснул. Ехали, заметили, подобрали, привезли.
Он спит себе. Загрузили на каталку, повезли в рентгеновский кабинет фотографировать череп – на всякий случай, шишка же есть, да и пахнет противно. Так полагается. Отсняли. Череп – загляденье, такой бы каждому, ни трещинки, ни выбоинки. А раз такое дело, откатили его обратно в смотровую, в холодную, и там оставили спать, все так же на каталке. Проснется – пойдет домой. Побежит!
Сидеть же с ним рядом никто не будет? У врачей дела, у сестер – тем более. Вообще, в медицине есть железное правило: если привезли двоих, и один кричит, а другой молчит, то идти надо к молчаливому. Ну так и подошли к нему! После можно заняться крикунами.
Незнакомец успел подзамерзнуть, стал ворочаться и грохнулся с каталки прямо на каменный пол своим идеальным черепом. Каталка же, позвольте заметить, вещь не самая низкая, не детский стульчик. Пришли к нему часа через четыре, в порядке перекура, проведать. А он уже по температуре своего организма приближается к полу, на котором лежит.
Быстро поехали обратно в рентгеновский кабинет, сфотографировали череп – кошмар! Кубик Рубика!
Ну, все дальнейшие услуги, которые ему оказывали, были сугубо ритуальными.
Началось разбирательство:
– Как так?.. Как прозевали черепно-мозговую травму?!. Во-о-о-от…
Никто и не зевал. Вот же снимок идеального черепа, без трещинки, без царапинки. Хорошо, не успели засунуть куда-нибудь.
Я настороженно отношусь к отчаянным людям, любящим риск и берущим города своей смелостью.
Маленький город-сателлит, где стояла моя больница, был прямо терроризирован такого рода смельчаком.
Погода не располагала к подвигам – а может быть, совсем наоборот, очень располагала. Был конец ноября, штормовое предупреждение, мокрый снег. За окнами – кромешная тьма, ветер и стужа. А перед окнами – я, мыкавшийся на дежурстве.
Я всегда знал, что без крайней нужды, без вызова, в приемник спускаться нельзя, потому что сразу найдется занятие. Но делать было совершенно нечего, читать не хотелось, играть в «Цивилизацию» надоело, и я спустился. Без дела, разумеется, не остался.
Смельчак ворвался на дельтаплане в самую гущу бушевавшего подлеска. Супермен проломил себе череп и сломал пятки. От него сильно пахло недорогим ракетным топливом.
По поводу черепа он не особенно переживал, и правильно, а вот о пятках сокрушался. «Кабы не ноги, – канючил он, – встал бы и пошел домой».
Знакомый гинеколог негодовал. Ему пришлось дежурить в корпусе, который он сильно не любит. Мало того: ему не дали выспаться – в три часа ночи доставили юную особу с предварительным диагнозом «выпадение стенок влагалища».
Какая, позвольте, надобность приезжать с этим в три часа ночи? И что такого может выпасть на заре туманной юности? Я понимаю, в почтенном возрасте, в преклонных годах – это да, это заслуженное заболевание. А тут?
Ничего у нее, разумеется, не выпадало, просто трахаться надо меньше, а то все распухло.
На моем дежурстве тоже был похожий случай. Дежурил я в новогоднюю ночь с 1997 на 1998 год. Изумительное выдалось дежурство! Никого! Тихо! Радостно!
Опасаясь неожиданных пакостей, мы с другом-урологом не особенно напились. Но к пяти утра уже покачивались. И тут, в эти самые пять утра, заявляется хрупкая барышня и жалуется на то самое, что так и не выпало у первой больной. Дескать, болит. Спрашиваем: давно ли болит? Уже неделю. Самое время показаться.
Новый год, раннее утро. С наступившим!
Врачебные ошибки не всегда обходятся дорого. Бывает, что получается сплошное добро и даже благо.
Однажды областная карета скорой помощи с гиканьем и свистом выехала на острою задержку мочи.
Время суток было темное, деревянные домики казались одинаковыми. Поэтому наездникам было простительно эти домики перепутать.
Ворвались в одну избу, очень строгие. Без слов. Возле печки лежала древняя бабушка. Мгновенно выпустили ей мочу и растворились в ночи.
Притихшая, опытная бабушка, так и не раскрывшая рта, была потрясена таким вниманием.
Собственно говоря, история не об этом. История о том, как заведующий аптекой попросил моего коллегу притормозить возле Управления пожарной охраны. Он лицензировался, и ему надо было отдать какую-то бумагу.
– Просто отдать, – успокаивал он доктора. – Минута! Секунда!
Пять минут – его нет. Десять – нет. Двадцать – нет.
Идет, наконец, весь злой, бормочет что-то свирепое в бороду.
– Что? Что такое?
– Они, суки, ногти накрасили, бумагу не взять!
Иногда можно слышать: да мы с ним под одной шинелькой! да двести ведер выпили на пару!.. а он!