всего она его не подводила. Хотя всякое, конечно, случалось, от ошибок ведь никто не застрахован. Улики запутывают даже самых логичных, криминалисты что-то пропускают или неправильно интерпретируют, свидетели врут, причем часто ненамеренно, судьи и присяжные делают неверные выводы. Ошибается даже полиграф! Но если что-то хорошо работает в восьмидесяти процентах случаев, к этому стоит прислушиваться.

– Добрый день, Юлия Андреевна, – поздоровался Карпатский нарочито вежливо, поглядывая при этом на Федорова, который пока предпочитал держаться позади.

С этим парнем тоже что-то было не так. Он стоял в темных очках, и насколько Карпатский помнил, был слеп, но сейчас ему казалось, что чертов хозяин жизни смотрит на него.

– Добрый день, Вячеслав… – она замялась, нахмурившись. – Простите, не помню вашего отчества…

– Витальевич. Чем порадуете меня сегодня?

– Думаю, вам уже сообщили. – Она как-то беспомощно развела руками. – Девочка пропала. Судя по всему, прямо из номера, в котором ночевала с родителями.

И она предсказуемо указала на обнимающуюся на диване парочку.

Настала очередь Карпатского сдвинуть брови, недоверчиво переводя взгляд с родителей пропавшего ребенка на хозяйку гостиницы и обратно. Ему действительно сообщили, что на озере пропала девочка, отчего его сердце екнуло еще в тот момент, но по контексту создалось впечатление, что она просто потерялась. О загадочном исчезновении из номера речи не шло.

Федорова подвела его к парочке и представила. Родители девочки моментально подскочили с мест, заметно волнуясь.

Им было лет по сорок. Сначала казалось, что женщина несколько моложе, но лишь из-за того, что она сохранила стройность и явно лучше следила за собой, хотя вытравливание волос в цвет «платиновая блондинка» не шло им на пользу. У мужчины же рос живот и выпадали волосы. Последним страдал и сам Карпатский, только у него на голове образовались две не слишком критичные, на его взгляд, залысины, а у отца пропавшей девочки блестела вся макушка.

– Как зовут вашу дочь и сколько ей лет? – поинтересовался Карпатский, доставая блокнот.

– Марианна, – первым ответил отец, – но дома мы зовем ее просто Анечкой. Ей восемь. С половиной.

Записывая, Карпатский невозмутимо кивнул, никак не выразив удивления, хотя искренне не понимал, зачем давать ребенку такое вычурное имя, а потом в жизни называть обычным. Интересно, Диану тоже дома называют Диной? Или той же Аней?

– Как и когда вы обнаружили исчезновение ребенка? И вообще, расскажите поподробнее о том, что произошло.

– А вот что произошло – совершенно непонятно! – довольно эмоционально заявил отец, снова опередив жену. – Мы приехали вчера, немного погуляли, поиграли на улице, потом поужинали, еще раз сходили к озеру, Анечка покидала в него камушки, а потом мы пошли в номер. Посмотрели телевизор и легли спать. А утром, когда проснулись, Ани в номере уже не было.

– Во сколько вы проснулись?

– Около десяти. Может, без четверти.

Карпатский сделал пометку в блокноте и бросил взгляд на женщину. Обычно в таких ситуациях активными бывали именно они: отвечали быстрее, знали все точнее и вообще были куда более… заинтересованы в результате, так сказать. Исключения составляли случаи, когда из-за исчезновения или гибели ребенка мать пребывала в полуобморочном состоянии или находилась под действием лекарств. Но с этой женщиной определенно все было в порядке. Нет, она прижимала к лицу руку с платком, периодически промокала им глаза, ее пальцы заметно дрожали, но все выглядело как-то неправильно. Интуиция вновь зазвонила в тревожный звоночек: что-то с этой женщиной не так.

– Марианна могла уйти сама? Или открыть дверь, если бы кто-то постучал?

– Она никогда так не делает, – уверенно отрезал отец. – Анечка знает, что уходить без нас нельзя и что дверь открывать никому нельзя.

– А если бы она проснулась рано и заскучала?

– Она бы разбудила меня, – с той же уверенностью заявил отец. – И если бы кто-то постучал в дверь, сделала бы то же самое.

– Именно вас? – уточнил Карпатский, на этот раз более выразительно посмотрев на его жену. – Не маму?

– Я мачеха, – наконец подала голос женщина. – Мы с Колей поженились два года назад.

– Та-ак… – протянул Карпатский. Теперь ее поведение стало гораздо понятнее: за ребенка она все-таки переживает, но дочь не родная, потому эмоции смазаны. – А мать Марианны?

– Погибла, когда Анечке не было и трех лет, – вздохнул отец. – Лихач на переходе. Она едва Анечку оттолкнуть успела…

Карпатский снова кивнул, делая пометки в блокноте и мысленно вычеркивая только что появившуюся версию похищения ребенка родной матерью. На всякий случай уточнил, нет ли споров по опеке с родственниками по материнской линии. Оказалось, что и там все спокойно: девочка регулярно гостит у бабушки и дедушки, а у брата погибшей женщины своя семья и на воспитание племяшки он никогда не претендовал.

– А какие у вас отношения с девочкой? – поинтересовался Карпатский у мачехи.

Та пожала плечами.

– Нормальные. Я люблю Анечку как родную, своих детей у меня нет, так что она у меня единственная. Я ее не обижаю, если вы на это намекаете.

– Я ни на что не намекаю, я выясняю обстоятельства дела, – спокойно поправил он. – Значит, накануне у вас не было с девочкой никаких конфликтов?

– Нет, ничего не было, – снова перехватил инициативу отец. – У нас нормальная семья. Анечка маму почти не помнит, и к Наташе она очень привязана.

– Вячеслав Витальевич, позвольте мне кое-что вставить, – вклинилась Федорова. – Дело в том, что девочка не выходила из номера. Мы уже просмотрели записи видеокамер из того коридора. Никто не заходил и не выходил из номера. Могу вам показать.

– А покажите, – не стал отказываться Карпатский.

Его отвели в комнату за стойкой администратора. Там на огромном столе стояли мониторы, на которые транслировалось видео с разных камер. В той же комнате Карпатский приметил диван, небольшой столик с парой стульев рядом и тумбочку с чайником и органайзером для пакетиков и стаканчиков.

Сидящий за столом с мониторами охранник уже был готов демонстрировать нужную запись, а в комнатку, кроме них с Федоровой, вошел еще и ее муж. Прежде чем Карпатский успел удивиться его присутствию, тот снял темные очки и с любопытством посмотрел на экран.

– Вот так раз! – не удержался Карпатский. – Я думал, вы слепой.

– У вас устаревшая информация, – усмехнулся Федоров.

Больше он ничего не сказал, а Карпатский не стал спрашивать: к текущему делу это отношения не имело. Во всяком случае, пока.

Ему продемонстрировали запись с камеры. Подробно показали отрывок, в котором было видно, как семейство из трех человек заходит в номер. Девочка выглядела довольно веселой, шла вприпрыжку и держалась за руку мачехи, словно та и впрямь была ее родной матерью. Дверь за ними закрылась в девять часов двадцать пять минут вечера.

Охранник включил перемотку. Когда в коридоре кто-нибудь появлялся, он сбавлял скорость воспроизведения, но никто не приближался к двери. Только одна женщина притормозила, проходя мимо, и повернула голову, возможно, услышала какой-то шум, но она тоже не остановилась, прошла дальше. Судя по тайм-коду, было это примерно в половину одиннадцатого. После коридор и вовсе опустел, поэтому следующие несколько часов они просмотрели в ускоренной перемотке, а вновь остановились, когда по коридору пошли люди. Время в углу показывало, что уже наступило утро, да и освещение об этом говорило: в окна лился солнечный свет.

Без пяти минут десять дверь номера открылась и из нее выскочили обеспокоенные супруги. Звук камера не записывала, но было понятно, что они зовут потерявшуюся девочку.

– Вот так, – тихо выдала Федорова, скрещивая на груди руки. – Ничего не понятно.

– Это вам ничего не понятно, – хмыкнул Карпатский. – А мне становится яснее. Мне нужны все записи со всех камер за последние сутки. И покажите комнату, из которой пропала девочка.

Федоровы, по всей видимости, решили полностью содействовать полиции. Вероятно, действительно не чувствовали за собой вины и были заинтересованы в скорейшем благополучном разрешении ситуации. Записи ему пообещали и в номер сразу повели. Федоров только ненадолго задержался рядом