Мои веки опускаются, а конечности становятся слишком тяжелыми, когда призрачная дымка застилает уголки зрения, наркотики поселяются в моем кровотоке. Я почти уверена, что единственное, что удерживает мою голову сейчас прямо, — это сила его хватки, потому что остальная часть меня расплавилась от прикосновения к жесткому стулу.

Удивительно, сколько деталей замечаешь в чертах лица человека, когда вас разделяет всего несколько сантиметров пустого пространства. Например, густая мужская щетина вокруг его квадратной челюсти. Я заметила это раньше, но, находясь так близко, я задаюсь вопросом, не из тех ли он мужчин, которые гладко выбриваются каждое утро и отрастают к вечеру. Темно-синие глаза теперь не кажутся такими черными, даже когда они скрыты рядом темных ресниц. Вблизи его оливковая кожа кажется экзотической, и я ловлю себя на желании узнать, откуда он родом. Почему он и его братья все выглядят такими разными.

Странная дрожь пробегает по моей спине, когда он другой рукой перебрасывает мои волосы через плечо. Он наклоняется, осматривая свежую рану, которая все еще слабо пульсирует. Прохладный материал его брюк касается внутренней стороны моих обнаженных бедер, и осознание проносится сквозь меня, когда я понимаю, что он прямо у меня между ног.

Дыхание срывается с моих губ.

Он откидывает голову назад, затем смотрит прямо на меня. Его взгляд опускается к моему горлу, когда я сглатываю.

Что-то смертельное мелькает в его глазах. Кончики пальцев впиваются в мои щеки за долю секунды до того, как он отпускает меня полностью, с такой силой, что моя голова откидывается назад.

Смешок Райфа — единственное, что напоминает мне о его присутствии. Он подходит к подносу вдоль правой стены и ставит свечу.

— Я знал, что ты не сможешь удержаться от наблюдения на ней, но должен сказать, я не ожидал, что ты так быстро присоединишься.

Он указывает на свечи у своих ног, обе теперь незажженные, затем приподнимает бровь, доставая из кармана квадратную зажигалку.

— Не хочешь оказать честь? Лично мне нравится романтический вид пламени свечи, но я думаю, что огонь прямо от зажигалки больше в твоем стиле.

Адам не отрывается от моих ног. Он тоже не сводит с меня глаз.

— С каких это пор тебе нравится сжигать наших сотрудников в Темной комнате? — спрашивает он так небрежно, что можно подумать, что он спрашивает о погоде.

Шаги Райфа приближаются ко мне, звук отдается эхом в барабанных перепонках, когда я думаю о зажигалке, все еще зажатой в его ладони, но я отказываюсь первой отводить взгляд от мужчины прямо передо мной. Того, кто смотрит на меня так, будто видит что-то, чего не видят другие. Как будто я головоломка, которую нужно разгадать, а у него впереди весь чертов день.

Какие бы наркотики мне ни вводили, они уже довели меня до такой степени, что я едва могу держать себя в руках, едва доверяю себе, чтобы говорить, если бы попыталась. Но состязание в гляделки? Тут я могу победить, даже с тяжелыми веками.

Пальцы гладят мои волосы, когда Райф снова устраивается позади меня.

— С Эмми Хайленд, конечно. Просто посмотри на это лицо.

Я вздрагиваю, когда он откидывает мою голову назад, и я почти вынуждена отвести взгляд от Адама. Мне с трудом удается его удержать.

— Так знакомо, ты не находишь? Это жутко, на самом деле.

Черный юмор, пронизанный тоном Райфа, настолько нервирует, что я почти пропускаю его слова. Знакомо?

— Давай, брат. Ты знаешь, что я годами фантазировал об огне на коже этой женщины.

Этой женщины? Какой женщины?

Когда язык скользит по задней части моей шеи, это так неожиданно и дразняще для моей сверхчувствительной кожи, что вырывается сдавленный звук — что-то среднее между стоном и рычанием. На одно опьяняющее мгновение я не могу заставить себя беспокоиться о том, что мужчина, зацикленный на том, чтобы сжечь меня, прикасается ко мне. Не тогда, когда глубокие голубые глаза его брата сверлят меня, тепло тела исходит всего в нескольких сантиметрах от пустоты между моими бедрами, и — дерьмо. Что, черт возьми, Райф мне подсунул? На этот раз звук, который вырывается из моего горла, — это безошибочное рычание.

Райф цокает и наклоняется ближе, пока его дыхание не оказывается у моего уха.

— Ты должна знать, мне нравится, когда ты сопротивляешься.

— Хватит.

Тихое слово рассекает воздух, когда Адам встает.

Его кулак сжимается сбоку, прежде чем он опускает руку в карман и смотрит на Райфа.

Я выиграла.

Я улыбаюсь. Из-за наркотиков я чувствую себя неловко и отстраненно, как будто мое тело мне не принадлежит, но все же. Может быть, состязание в гляделки — не самое большое достижение прямо сейчас, но это все, что у меня есть.

Адам только склоняет голову набок, затем медленно проводит языком по своей полной нижней губе.

Моя улыбка дрогнула.

— Эмми, Эмми, Эмми, — бормочет он.

Задумчиво. Его глубокий, ровный голос привлекает мое внимание так легко, что мои бедра сжимаются. Его глаза прикованы к моим, когда он говорит:

— Развяжи ее.

— Но она подарок для тебя, — издевается Райф, вскидывая руки. — Подарки должны быть завернуты. Честно говоря, это элементарный этикет…

— Подарок, — повторяет Адам.

Уголок его губ приподнимается, когда он наблюдает за мной, но так же быстро опускаются. Он переводит взгляд на Райфа, выражение его лица становится каменным.

— Развяжи. Ее.

Райф взволнованно вздыхает. И тогда он дергает за веревку на моих запястьях, пока мои руки не опускаются по бокам, мои глаза расширяются. Я опускаю взгляд на свои руки, на линии огрубевшей кожи, опоясывающие область под ними, как браслеты, а затем медленно вытягиваю пальцы.

Я все еще смотрю вниз, в восторге от того, как искра пробегает по кончикам пальцев, когда они касаются мягкой ткани платья, когда глубокий голос Адама затрагивает что-то внизу моего живота.

— Вставай.

Я поднимаю взгляд. Оба брата стоят прямо передо мной. Они смотрят на меня так, словно я цирковой клоун, которого только что представили на сцене, а они — моя аудитория из двух человек, ожидающая развлечения. Ожидающие получить то, за что заплатили.

— Я сказал, вставай, — повторяет Адам.

Я продолжаю тупо смотреть на него.

— Тебя освободили.

Освободили?

Две фигуры формируются возле открытой двери, когда Грифф и Феликс входят в комнату. Они держатся на расстоянии, поскольку тоже ждут моего хода. Ярко-синий галстук-бабочка Феликса ловит свет, когда он прислоняется к стене, скрестив руки на подтяжках, в то время как массивная фигура Гриффа остается неподвижной в дверном проеме, затемняя и без того