class="p1">Вообще гордые слова, прямота и честность в пыточной мне казались немного прямолинейной линией поведения. В этой оценке мы с Маргери были на редкость едины. Если монсеньору остались «сочтенные часы» власти, имело смысл поговорить, поторговаться, потянуть время. Князь слишком однозначен, а его уже жгут сзади, жалко ведь, сзади он даже привлекательнее.

Я потянулась к уху Горце, пришлось привстать на цыпочки — только рядом с этим не слишком высоким злодеем я осознала, как миниатюрна и изящна монна Маргери. Просто дюймовочка какая-то. Я прошептала, тщательно подбирая нотки:

— Монсеньор, князь — крепкий мужчина. Мы теряем время. Позвольте мне спросить этого преступника. Я знаю хороший способ.

— Неужели ты готова быть со всеми, голубоглазая дьяволица? Я не желаю тебя видеть грязной! — ноздри Горце затрепетали.

— Как вы могли подумать, монсеньор⁈ Я никогда бы не позволила себе… Я лишь спрошу.

Подвешенный князь смотрел на наше перешептывание, и я чувствовала, что волную его. Все же малышка Маргери истинная профессионалка, умеющая соблазнять даже поджаренного мужчину. А ведь я ничего и не делала — только трепетно смотрела в глаза упрямцу.

Горце неохотно отпустил меня, я приблизилась к пленнику, он мрачно смотрел сверху вниз.

— Это ведь очень больно, Ваше Сиятельство? — почти прошептала я, продолжая удерживать взглядом его взгляд. — Зачем? Что вам эти двое? Эрницио и Гморе, ах, что в них смысла? Ваша жизнь много ценнее. Когда я увидела вас впервые…

Я коснулась кончиками пальцев его груди, другой рукой ухватилась за веревку, удерживающую могучую княжескую руку, словно пытаясь облегчить страдания, причиняемые натяжением пут. Мужчины, все трое, включая безымянного палача, зачарованно следили за движениями моей ладони: пальцы с пурпурными, не очень длинными, но идеальными ноготками ползли по мужской груди, лаская и околдовывая. Но это были не самые важные пальчики, просто я и сама этого не знала до последнего мгновения.

Черт, да маленькая Маргери куда шизанутее меня!

Пурпурные ноготки почти коснулись свежих ожогов, боль и наслаждение в равной степени нахлынули на князя, взгляд его становился безвольным, плоть ниже выдала непроизвольное и однозначное возбуждение пленника. Он смотрел мне в глаза. Это было приятно — от него пахло болью, желанием, подпаленной шерстью и прекрасными духами. Парфюмер монсеньора был явно хуже.

….— я видела вас впервые и все поняла — шептала я, продолжая.

Возможно, Алефетэ понял, что я делаю, но скорее, просто сдался. Особой мысли в его агатово-черных блестящих глазах не возникло, он лишь выдохнул:

— Они в Старом порту. Таверна «Ржавый якорь».

— Это правда? — резко спросил из-за моей спины монсеньор.

— Да! Будь ты проклят! Никогда не любил этих трусов с их ужимками и неукротимой тягой к утонченным порокам. Пусть они умрут! И…и…

Я знала, что именно он не договаривает — он хотел, чтобы я продолжала его касаться. Желательно ниже, и еще ниже. Вполне выполнимая просьба, но не в данное мгновение.

— Прекрасно, князь. Обещаю, вы доживете до утра — монсеньор без церемоний пнул палача и показал пальцами. — Эй, беги и передай, чтобы молодой монне немедленно подавали карету!

Палач, подобрав длинную полу своего фартука, немедленно выбежал.

Горце повернулся ко мне и признал:

— Я едва поверил своим ушам. Да вы ведьма, моя дорогая.

— Всего лишь знаю мужчин благородной крови — я поправила эффектно упавший на лоб локон.

— Благородной крови⁈ Это той, которая приливает, куда не следует? — монсеньер внезапно ударил ножнами шпаги по вопиющему возбуждению беспомощного пленника.

Фу, как грубо — подумала я-Маргери.

Князь истошно выл, корчась в путах, Горце хохотал, лицо его заливала бледность возбуждения. Я осторожно положила ладонь на его запястье, намекая, что шпагу можно опустить, и увлекла монсеньора к столу с грубыми шестернями и рукоятями.

— Монсеньор, у нас есть несколько мгновений.

— Когда все кончится, я дарую тебе дом у моста Пинчино. И еще…

Он прервался и безмолвно укусил меня в губы. Моя ладонь играла его возбуждением, каждым движением удваивая и утраивая мужское нетерпение. Получилось — он оттолкнул мою руку, сам начал рвать драгоценные пуговки брюк. Я села на стол, элегантно приподняла юбки, показывая чулки и кружевные подвязки.

— Дьявол! Что это⁈ — монсеньер Горце, на миг замер, сжимая в кулаке свое нетерпеливо жаждущее достоинство.

— Это мода — томно вздохнула я. — Богоугодная мода, монсеньор.

Действительно, чуть дьявольская накладка. Маргери не знала о стрингах, а я о них напрочь забыла. Впрочем, лиловая полоска смотрелась недурно — судя по взгляду любовника, он не только был восхищен, но и догадывался, как справиться с столь изящным препятствием.

Лапы Горце легли на мои беленькие шелковые коленочки, но обсудить спорное сочетание лилового на белом нам не довелось. Мне (нам?) пора было решаться, лучшего момента не представится. Отчаянная Маргери изо всей силы ударила любовника в висок импровизированным кастетом — кошелем с золотом. Я знала куда бить, но сил в этом юном стройном теле было не так много. Оглушенный Горце лишь замер, непонимающе попытался тряхнуть головой. Я ударила вторично — на этот раз он успел среагировать, подставить твердый монсеньорский лоб. Глухо звякнуло, из лопнувшего кошеля покатились золотые монеты.

— Ты… ты… — ошеломленно начал возражать мой любовник, нелепо пытаясь перехватить мою руку. Я швырнула ему в лицо опустевший кошель и несколько оставшихся золотых:

— Я стою дороже, жмот!

Увы, я осталась без половины аванса и безоружной. Ничего, у меня имелся еще сюрприз. Мизинец левой руки Маргери украшал накладной ноготь — крошечная чешуйка лакированного серебра. Но не такая крошечная, если ее вонзить в глаз.

Такова мужская жизнь: минуту назад наслаждаешься, лупя по достоинству беспомощного врага, сейчас уже одноглаз, и даже воешь погромче противника. Я скатилась со стола для пыток. Зажимая окровавленную глазницу, монсеньор пытался схватить меня за подол, но неприятность со зрением не способствовала его проворству. Увы, уже не тот непобедимый лгун-фехтовальщик. Шпага убийцы была в моих руках, я сорвала ножны. Ужас, какая она длинная и тяжелая!

— Не посмеешь! — прорычал Горце, пошатываясь и продолжая зажимать кровоточащий глаз, и выпятил грудь.

— Колите сразу, мой ангел! Бейте в сердце! — рычал князь, бешено вырываясь из пут, правую руку из надрезанной мной петли он уже освободил.

Нет уж, не нужны мне чужие советы. Это мужчины сурово бьют шпагой в сердце, печень или поджелудочную железу. Возможно, это достойные удары, но только не в том случае, если вы состояли в