Если говорить о музыке «Битлз» и «Бич бойз», то надо учитывать, что со времени их появления прошло полвека. Следовательно, сейчас уже трудно понять, каким мощным движущим толчком их творчество стало для нас, их современников.

Естественно, что после этих двух коллективов стали один за другим появляться музыканты, которые творили под их влиянием. А музыка «Битлз» и «Бич бойз» с тех пор уже прочно вошла в общественное сознание как нечто достойное «по определению». В наши дни пятнадцатилетний мальчишка слышит первый раз по радио «Битлз», и даже если он и подумает «о, как круто!», то все равно не сможет прочувствовать тот драматический момент «беспрецедентности».

То же самое можно сказать и о «Весне священной» Стравинского. Когда в 1913 году в Париже состоялась премьера этого балета, он оказался настолько новаторским, что негодующая публика чуть не разнесла театр. Нарушающая привычные устои музыка стала для них ударом как обухом по голове. Но время шло, и чем дальше, тем спокойнее реагировали люди. В наше время такая музыка и вовсе превратилась в популярную классику. Когда мы слушаем ее сегодня, то искренне не понимаем, как она могла вызывать у людей такую бешеную реакцию. Мы можем только строить догадки, какими на момент премьеры были истинные масштабы потрясения «на почве оригинальности».

Сейчас у вас, возможно, возникло подозрение, что со временем оригинальность может поблекнуть… Да, может. Тут все зависит от обстоятельств. В большинстве случаев привычка, признание и приятие делают свое дело, и оригинальность утрачивает начальный импульс. Но зато произведение – если оно выдающееся и ему сопутствует удача – переходит в разряд классики (или современной классики). Тогда оно получает почет и уважение многих и многих людей. Слушая «Весну священную», современная публика не испытывает шока и не устраивает беспорядков, но силу воздействия этой музыки и ее непреходящую свежесть можно ощутить и сегодня. Именно это ощущение в качестве важной референции, отсылки встраивается в глубинный уровень сознания (psyche) и становится его частью. То есть для любителей музыки это произведение стало неотъемлемой частью питательного культурного слоя и важным элементом в наборе базисных оценочных критериев. Сейчас я позволю себе категоричное высказывание: между тем, кто не слышал «Весну священную», и тем, кто слышал, есть качественная разница в глубине восприятия и осознания музыки. Я не могу дать конкретное определение этой разницы, но в ее существовании сомневаться не приходится.

С музыкой Малера дело обстоит немного иначе. Его произведения были абсолютно не поняты современниками. Обычным людям и даже некоторым его коллегам музыка Малера казалась неприятной, уродливой, неповоротливой, плохо структурированной. Из нашего времени нам видно, что творчество Малера можно назвать деконструкцией симфонической формы, он опередил свое время, но его современники не могли этого осознать. Они-то считали такую музыку скорее ретроградной. По их понятиям, она не заслуживала никакого внимания, будучи неблагозвучной. Сам Малер в свое время был известен не как композитор, а как выдающийся дирижер. Оставшееся после него музыкальное наследие было по большей части забыто. Оркестрантам не очень нравилось исполнять его музыку, а публика, в свою очередь, не особо стремилась ее слушать. И только его ученики и немногочисленные последователи и почитатели продолжали играть и слушать его вещи – поддерживать огонь, чтоб он совсем не угас.

В шестидесятые годы произошло поистине драматическое возрождение творчества Малера, и на сегодняшний день его музыка звучит во многих концертных залах, заняв подобающее ей место в иерархии музыкальных произведений.

Людям нравятся симфонии Малера – их пугающее, пробирающее до души звучание, которое поражает в самое сердце. То есть выходит, что мы словно перенеслись в прошлое, откопали там изначальную оригинальность, свойственную произведениям Малера, и, вернувшись в наше время, переживаем ее здесь и сейчас. Иногда случается и такое. Ведь и прекрасный цикл шубертовских фортепианных сонат практически не исполнялся при его жизни. Лишь ко второй половине двадцатого века эти сонаты стали регулярно входить в репертуар концертных программ.

Творчество Телониуса Монка – еще один пример превосходной, оригинальной музыки. Мы – то есть те из нас, кто хоть чуточку интересуется джазом, – довольно часто в разных обстоятельствах слышим произведения Монка, поэтому они уже не оказывают на нас такого ошеломительного эффекта. «О, – думаем мы, заслышав знакомую музыку, – это Монк». При этом ни у кого из нас нет сомнений, что Телониус Монк писал оригинальные вещи. Его творения разительно отличались по звуку и структуре композиции от работ его современников. Он не только создавал вещи с особой мелодикой, но и исполнял их самобытно, в своем оригинальном стиле. Такая музыка, что называется, трогала сердца слушателей. В течение долгого времени Монк и его произведения оставались недооцененными, но благодаря поддержке нескольких близких людей, веривших в него, он постепенно добился широкой известности, а затем и заслуженной славы. В результате на сегодняшний момент мелодии Телониуса Монка оказались встроенными в «систему распознавания музыки», которая есть внутри каждого из нас, и стали еще одним из обязательных и самоочевидных пунктов нашей внутренней базы данных. Другими словами – музыка вошла в канон и стала классикой.

Я говорил о музыке, но то же самое будет верным и для литературы с живописью. Картины Ван-Гога и Пикассо поначалу казались людям странными, они вызывали у публики ощущение дискомфорта. А сейчас этими полотнами любуются и вдохновляются. Маловероятно, что при взгляде на них кто-то из наших современников испытывает дискомфорт. Наоборот, люди получают позитивный заряд, находят в работах этих художников утешение и отдохновение. В общем, море положительных впечатлений. Это превращение вызвано не утратой оригинальности с течением времени, а феноменом адаптации – люди приспособились к такой оригинальности, и она тоже постепенно стала одной из записей в нашем внутреннем каталоге.

Проза Нацумэ Сосэки или, скажем, Эрнеста Хемингуэя на сегодняшний день тоже уже стала частью литературного канона и служит референтной записью. Оба этих писателя были раскритикованы современниками за стиль и подвергались насмешкам. Очень многим читателям (большей части культурной элиты того времени) не нравилось, как они пишут. Тогда художественный стиль что Сосэки, что Хемингуэя был непривычным, неудобным, но сейчас… Сейчас – это уже золотой стандарт. Если бы в свое время не было их прозы, то скорее всего не было бы и современной японской или американской литературы, какой мы ее знаем сегодня. То есть можно сказать, что писательский стиль Сосэки прочно вошел в глубинное сознание японцев, а особенности прозы Хеминугэя стали неотъемлемой частью американского менталитета.

Если что-то было оригинальным в прошлом, то анализировать это с позиций нынешнего времени довольно просто. Почти все, что должно было исчезнуть, уже исчезло, а мы работаем с лучшим, что осталось, давая произведениям высокую оценку с чистой совестью и спокойной душой. Но, как показывает большинство моих примеров, справедливо оценить творческую оригинальность современного нам автора в настоящем времени – дело гораздо более сложное. Почему? Потому что в глазах современников творчество автора может казаться нам неприятным, ненатуральным, ненормальным – а иногда и общественно вредным. Или просто идиотским. Чаще всего, сталкиваясь с чем-то подобным, мы испытываем изумление, затем шок и внутреннее отторжение. Большинство людей на инстинктивном уровне отвергают то, что не понимают. А уж закосневший истеблишмент (намертво застрявший в болоте раз и навсегда установленных выразительных средств, которые являются для него единственным мерилом прекрасного) точно не может не плеваться при виде таких возмутителей спокойствия. Попытка унизить соперника – это всего лишь стремление не допустить разрушения островка стабильности у себя под ногами.