– Почему деньги должны управлять нашей жизнью? Раньше ты никогда не допускал подобного. И это одна из причин, по которой мне нравится здесь жить. Да и что нас ждет в Пекине? Мы же не китайцы, для нас это совершенно другая культура, да и далеко не простой город. Все такого же мнения. И ты хочешь принести все это в жертву деньгам, которые там заработаешь? Я совершенно не уверена, что тоже хочу этого.

– Значит, мы не поедем, – сказал он, подводя итог нелегкому разговору.

Жан Филипп чувствовал себя побежденным ее аргументами, в особенности связанными с детьми, и не мог отрицать их справедливость. Ему не хотелось лгать ей. Он понимал, что они упускают хороший шанс, что те, кто приглашал его, надолго запомнят этот отказ, но не хотел расстраивать жену.

Валерия, все еще сидевшая за компьютером, пожелала ему спокойной ночи, когда он отправился в постель. Она уже несколько дней не целовала его, а ночью превращалась в злобную фурию, готовую обвинить его в чем угодно. Никогда ранее Валерия так не вела себя, но сейчас чувствовала, что не только вся ее жизнь, но и их брак висят на волоске. Что случится, если они станут перетягивать канат каждый в свою сторону? Ничто в пекинском предложении не привлекало ее, но Жан Филипп отчаянно хотел получить эту работу. Она понимала, что между ними началась война, отравляющая их отношения. Они оба чувствовали, как построенный ими мир распадается на части. Из союзников и единомышленников они в один миг превратились во врагов, что абсолютно немыслимо в их прежней совместной жизни. И каково бы теперь ни было их решение, один из них обязательно проиграет, а то и вся семья окажется в проигрыше.

В пятницу после полудня, когда Шанталь поднималась на борт самолета, который должен был унести ее в Берлин, думать она могла только о предстоящей встрече с младшим сыном. Она везла его любимые деликатесы, два новых свитера, поскольку то, в чем она его раньше видела, выглядело ужасно, а также несколько книг, которые, как ей казалось, он был бы рад прочитать. Она даже захватила с собой набор инструментов, чтобы сын мог сделать у себя хотя бы небольшой ремонт. Шанталь всегда следила за всем в доме, и ее дети неизменно добродушно посмеивались над подобной чистоплотностью. Эрик был единственным, кто ценил это и любил, когда мать опекала его. Ей было крайне жаль, что художественное сообщество Берлина было куда более авангардным, чем в Париже, и профессионально Эрик ощущал себя счастливее именно там. Он чувствовал, что со своим искусством будет куда более нужным в Берлине, невольно лишая тем самым мать столь необходимого ей общения с ним.

Отношения Шанталь с дочерью складывались не так хорошо, как с Эриком, поэтому Шарлотте нравилось жить в отдалении от матери на другой половине земного шара. А Поль просто влюбился в Штаты, когда еще учился в кинематографической школе при Университете Южной Калифорнии, и в тридцать один год выглядел куда более американцем, чем французом, прожив там тринадцать лет. И лишь любимый сын Эрик, нежный доверчивый парень, обожал ее общество. Им всегда было весело вместе. Когда умер отец Эрика, ему едва исполнилось три года, и она воспитывала его одна. Именно по нему она больше всего скучала, даже в свои двадцать шесть лет он оставался для нее ребенком.

Эрик по-медвежьи неуклюже обнял мать, встретив ее около стойки выдачи багажа, и на одолженном у друзей автомобиле отвез ее к себе домой, потому что всегда настаивал на том, чтобы она останавливалась у него, а не в отеле. Он наслаждался их совместными завтраками и длительными беседами. Он зарабатывал на жизнь искусством, но Шанталь время от времени помогала ему материально, хотя он ни о чем не просил ее.

Проживал Эрик в районе Фридрихсхайм, платил совсем крошечную арендную плату за подобные конуре апартаменты, но также снимал студию в этом доме, где устраивал свои инсталляции. Студия Эрика представляла собой одну из лучших авангардных концептуальных галерей Парижа. Шанталь гордилась сыном, хотя совершенно не понимала его работ, и восторгалась его известностью. А еще она любила шумные сборища его друзей и ощущение богемности окружающей среды. Нечастые свидания с Эриком всегда становились для нее настоящим праздником.

Когда они добрались до жилища Эрика, Шанталь достала из чемодана продукты, привезенные специально для него, и он пришел в восторг. Сын тут же открыл банки с паштетом, а Шанталь приготовила тосты в старой духовке, которой он никогда не пользовался. В его обществе она снова чувствовала себя матерью, с удовольствием слушала истории, которые он рассказывал, смеялась вместе с ним над его приколами и говорила о своем сценарии из времен Второй мировой войны. Общаясь с ним, Шанталь остро чувствовала, как сильно по нему скучает и как пуста ее жизнь без детей, разлетевшихся по свету. Увы, то время, когда они были маленькими, миновало безвозвратно, и теперь ей оставалось только довольствоваться короткими и столь редкими встречами с ними.

Что ж, таковым оказалось искусство быть матерью взрослых детей, и оно далось ей не так уж просто. С их отъездом в ее жизни образовалась пустота, но она ни намеком не обмолвилась с ними об этом. Она не считала их виновными в том, что они повзрослели и у них появились свои интересы, как бы горько это ни было для нее. Ей оставалось смириться с таким положением вещей, и у нее это получалось с переменным успехом. Вот, например, свидания с младшим сыном всегда поднимали ей настроение на несколько недель. Приезжая к Эрику, она искренне радовалась, проводя с ним время, а он забрасывал работу, чтобы уделять все внимание матери.

В один из вечеров они пригласили на ужин Аннелизу, его новую подружку. Она оказалась милой девушкой из Штутгарта, студенткой, изучавшей искусство и боготворившей Эрика. Аннелиза совершенно не скрывала, что он, по ее мнению, гений, а Эрик смущался ее восхищением, но был очень рад, что она понравилась Шанталь, несмотря на ее многочисленные татуировки и пирсинг на лице. Шанталь давно уже привыкла к таким художествам: видела у его друзей и подруг, – но сам Эрик, к счастью, ничем подобным не обзаводился.

Шанталь забавляло, сколь ее дети отличались друг от друга. Шарлотта всегда была самой консервативной из всех, сторонилась бесшабашных друзей младшего брата и их образа жизни. Порой девушка даже позволяла себе делать замечания матери относительно ее якобы богемных костюмов и просила надевать что-нибудь более строгое, когда мать навещала ее в Гонконге и они собирались в ресторан. Поль же с радостью принял все аспекты жизни в Штатах, включая бодибилдинг и тяжелые силовые тренировки. В течение уже многих лет он придерживался вегетарианства, всегда просвещал мать относительно всевозможных диет и брал ее с собой в гимнастический зал, когда она бывала в Лос-Анджелесе. Шанталь жаловалась Жану Филиппу, что сын едва не угробил ее своими кардиоупражнениями. Зато, едва покинув Новый Свет, она набрасывалась на нормальную еду и даже иногда курила, когда ощущала потребность в этом. Единственное преимущество жизни в одиночестве заключалось в том, что она могла делать все, что ей хочется, но это была слишком слабая компенсация за то, что она так редко видела своих детей…

Перед отъездом из Берлина в воскресенье вечером Шанталь набила холодильник Эрика продуктами, которые он любил, заменила все перегоревшие лампочки в его жилище, отмыла до блеска полы, отремонтировала две перекошенные полки в его студии, заменила сломанный светильник, сводила сына в ресторан и провела довольно много времени с его новой подружкой, чтобы лучше узнать ее. Все вместе они сходили в Музей гамбургского вокзала, один из любимых Шанталь, и от этого похода Эрик и Аннелиза тоже получили удовольствие.