бомб на каждом квадратном метре. Я на отметке 102,0 не бывал. Однако в памяти каждого фронтовика есть свои незабываемые отметки, у каждого есть своё Куликово поле, которое ты обязан перейти, чтобы стать солдатом. Для меня таким Куликовым полем был г. Смоленск в самом начале войны. Смоленские дни и ночи не зарубцуются в моей памяти на всю оставшуюся жизнь.

С 1938 года я проходил срочную службу, был оружейником в 133 истребительском авиаполку. В январе 1941 года из-под г. Бреста был направлен в Смоленское военно-политическое училище, из авиации — в пехоту. За полгода твердо усвоил, что такое «царица полей»: бесконечные походы, переходы с полной выкладкой, атаки, контратаки, штыковой бой и владение сапёрной лопаткой как ложкой за столом. Просоленные кирзовые сапоги не поддавались чистке кремом, а гимнастёрка «колом» висела на грешном теле.

До войны мы все ждали войну, не представляя толком, что это такое. 21 июня, в субботу, под духовой оркестр и лихие солдатские песни училище походными колоннами двинулось за город, в летние лагеря, чтобы с понедельника продолжать службу и учёбу в полевых условиях.

В ночь на 22 июня я был дневальным по роте. В соответствии с Уставом внутренней службы мы менялись с напарником через каждые два часа. Перед рассветом решил позаниматься на турнике, чтобы отработать очередное упражнение. С третьей попытки, наконец, «оседлал» турник, но не успел испытать чувство спортивного удовлетворения, так как в этот момент в Смоленске одновременно обозначилось несколько десятков огненных вспышек, а через минуту-полторы донеслись раскаты мощного грома, будто небо раскололось пополам.

Так началась война, о которой мы услышали официально только в 12.00 часов из выступления Молотова по радио.

Из лагеря училище эвакуировалось на восток, а наше классное отделение из 24 курсантов с помкомроты лейтенантом Синельниковым было оставлено для охраны хозяйства училища до окончания эвакуации. На рассвете 23 июня пешим порядком мы двинулись в Смоленск. Старая Смоленская дорога уже несла два бесконечных потока: на запад — войска, на восток — толпы беженцев. Уставшие плачущие дети, подростки, женщины, старики вперемешку с повозками, ручными тележками, велосипедами, ревущими домашними животными уходили от войны.

В город мы пришли во второй половине дня.

Он был неузнаваем. Центральные улицы разбиты, повсюду разбросаны груды кирпича, трамвайные вагоны. В первый налет 22 июня были разрушены областной узел связи, здания обкома, облисполкома, госбанка, милиции и комендатуры, нарушено управление.

Здания нашего училища (бывшего штаба Белорусского военного округа) оказались невредимыми.

В Смоленске мы пробыли до 7 или 10 июля. Речь Сталина от 3 июля прослушали, будучи в городе.

Каждая ночь была похожа на другую, добавлялись лишь разрушения и жертвы. Как правило, в 24.00 одновременно со звуками гимна «Интернационал» появлялась группа самолётов-осветителей, над городом развешивались на парашютах осветительные бомбы — «фонари». Город как на ладони. Бомбардировщики противника — волна за волной — сбрасывали свой груз. И так до рассвета — сплошной гул взрывов, всплески огня, комья развороченной земли, глыбы кирпичей, пыль, гарь, плач и стоны людей. А ты стоишь на посту! Казалось, что каждая очередная бомба — непременно твоя судьба. Тем более, что в первые ночи немец бросал на город бомбы с «психическим эффектом». К стабилизатору бомбы привешивались несколько пустотелых трубок. С отрывом от самолёта они издавали душераздирающие звуки, а с приближением к земле звуки становились просто невыносимыми. Так бы и закопался поглубже в землю, а лучше бы возвратиться в мамино чрево. Глаза «по полтиннику», предательская дрожь во всех членах, стоишь как выпотрошенный...

Однако с чувством страха удалось совладать за три смоленских ночи. Они подсказали, что на войне не принадлежишь себе лично, да и тем более, что страх для военного человека — не самое подходящее чувство, скорее шибко постыдное. С этих мгновений становлюсь солдатом: возвратился разум, спокойствие, взвешенность в действиях. Ухо по свисту чувствует, куда падает очередная бомба. Оказалось, что далеко не каждая падает на тебя.

В Смоленске же зародилось чувство мести, и мы проделали значительную работу по очищению ближайших улиц от собственных «тараканов и клопов» — ракетчиков, наводчиков, распространителей всяких слухов, поджигателей, паникёров и просто дезертиров.

Смоленск в моём послужном списке не значится участием в войне. Зато он оказался решающим наставником и школой первоначального обучения азам войны, фактической точкой отсчёта. Здесь я усвоил простое и вечное российское чувство — долг перед Отечеством.

2. Встречи с маршалом Г. К. Жуковым

На дорогах войны мне дважды удалось встречаться с легендарным полководцем Великой Отечественной войны маршалом Георгием Константиновичем Жуковым. Пишу и думаю, что в мутной истории нашего Отечества промелькнула воровская фигура некоего маршала Брежнева. Какая же бесстыжесть и подлость!

Однако чуть-чуть поподробнее о первой встрече с маршалом Г. К. Жуковым. Было это в начале июля 1943 года на Курской дуге. Наш полк базировался на полевом аэродроме Купач под Ливнами. С утра полковое начальство заметно волновалось: ожидалось прибытие представителя Ставки Верховного. Поскольку точное время прибытия никто не знал, тревоги постепенно улеглись. Все занимались обычными делами. Дежурное звено истребителей, укрытое кроной берёз, в готовности №1: самолёты нацелены на взлётную полосу, пулемёты заряжены, пилоты в кабинах, механики под крыльями. Ждут зелёную ракету с КП.

Остальные готовят технику, совершенствуют маскировку, оружейники набивают патроны в ленты. Коптит батальонная кухня. Медицина в ожидании возможной клиентуры.

Мне полагалось быть на партсобрании в одной из эскадрилий. Доложившись на КП о своем убытии, пошёл в расположение этой эскадрильи, размещённой на опушке березовой рощи.

Веду собрание, на повестке дня один вопрос: о приёме кандидатом в члены ВКП(б) командира эскадрильи младшего лейтенанта Ивана Лукашева. Слушали автобиографию 22-летнего Ивана. Он заметно волнуется, но на заданные вопросы отвечает уверенно.

Вдруг обозначилось какое-то еле заметное оживление. Мне подают знаки, мол, повернись направо. Говорю: «прекратите шушуканье», а сам поворачиваюсь направо.

Вижу: на полянке, метрах в 25-30, из камуфлированного «виллиса» вышел среднего роста, волевой, плотно сбитый человек в погонах маршала Советского Союза. Адъютант на ходу едва уловимыми движениями сбивает пыль с мундира маршала, направляющегося к нашему собранию. Слышу шёпот: «Славяне, это же Жуков!».

Маршал Советского Союза Г. К. Жуков

Я приготовился докладывать, но ... исчезло дыхание, губа, наверное, отвалилась. Всё же сделал попытку:

— Т... товарищ маршал... — и окончательно запутался. Маршал Жуков, наделённый властью Верховного Главнокомандования, будучи по характеру крутым и строгим к высоким чинам, с рядовыми и офицерами с «мелкими